Мать моя принадлежала к древнему дворянскому роду. Она была дочь Александра Михайловича Исленьева и княгини Козловской, рожденной графини Завадовской.
Прадед мой по крови, граф Петр Васильевич Завадовский, был известный государственный деятель и временщик Екатерины II. Я много читала о нем и слышала от деда Исленьева и многое в дальнейшем изложении заимствую из записок Листовского, женатого на внучке гр. П.В. Завадовского.
Завадовский принадлежал к числу тех талантливых людей, которых умела отличать своим орлиным взглядом Екатерина. Еще бывши молодым, он служил при графе Румянцеве, который правил тогда Малороссией.
Ничтожный случай выдвинул Завадовского по службе. Однажды, по поручению графа Румянцева, Завадовский написал докладную записку по одному секретному делу; она должна была быть подана императрице. Прочитав записку, Румянцев одобрил ее.
- Перебели ее, - приказал он.
Когда Завадовский переписал ее, она была послана Екатерине.
|
Екатерина II |
- Кто составил эту записку? - спросила императрица. - Первую деловую записку читала с удовольствием.
Ей доложили, что это был Завадовский.
После этого Завадовский был назначен правителем секретной канцелярии графа Румянцева.
Позднее уже Завадовский принимал участие в Турецкой войне в 1769 г. Он участвовал в битве при Ларге и Кагуле, где наш восемнадцатитысячный корпус разбил полтораста тысяч турок.
Кучук-Кайнарджийский договор был написан Завадовским совместно с графом Воронцовым.
В Московском, вероятно, Румянцевском музее стояла "статуя мира", где изображен граф Румянцев и его помощники: Воронцов, Безбородко и Завадовский.
Сохранилось следующее предание.
После окончания войны Румянцев отказался от парадного въезда.
Он ехал к Москве к императрице в придворной карете. Против него сидел Завадовский уже в чине полковника. Императрица жила тогда у Пречистенских ворот в доме князя Голицына.
|
Граф Румянцев - Задунайский |
Екатерина встретила победителя на крыльце и поцеловала его. Затем она обратила внимание на Завадовского, который стоял в стороне, пораженный ее величественной простотой. Румянцев представил Завадовского, как человека, который десять лет разделял с ним труды. Императрица обратила внимание не только на красивого молодого полковника, но и на георгиевский крест, висевший на груди его, и тут же подарила ему брильянтовый перстень со своим именем.
Вскоре Завадовский был произведен в генерал-майоры и затем пожалован в генерал-адъютанты. Он жил во дворце. Сближение это произошло в 1775 году.
Так прошло два года. У Завадовского было много завистников и недоброжелателей, и двор с его интригами начинал тяготить его. Он писал своему другу Семену Романовичу Воронцову, который жил тогда в Италии:
"Познал я двор и людей с худой стороны, но не изменюсь нравом ни для чего, ибо ничем не прельщаюсь. В моем состоянии надобно ослиное терпение". В другом письме он писал своему другу. "Кротость и умеренность не годятся при дворе; почитая всякого, сам от всех будешь презрен".
|
Граф Семен Романович Воронцов |
В 1777 году Завадовский, по совету Воронцова, уехал в деревню, где, отдыхая, наслаждался чтением, охотой и хозяйством. Но недолго пришлось ему пожить в деревне; вскоре он был возвращен Екатериною в столицу, где и был завален делами.
Деятельность Завадовского была очень обширна. Он участвовал во всех реформах второй половины царствования Екатерины. По словам историка Богдановича, Завадовский в течение восьми лет сделал для государства более, чем было сделано во все предшествующее столетие.
Завадовскому было поручено заведование Пажеским корпусом, который не был тогда военным, и другими школами придворного ведомства. Он участвовал в преобразовании делопроизводства Сената. Например, в прежнее время чтение какого-либо дела длилось 5 - 6 недель, и само собою разумеется, что содержание его не могло ясно удержаться в памяти сенаторов, чем ловко пользовалась канцелярия.
В 1784 году он был председателем комиссии по сооружению Исаакиевского собора. Затем основание Медико-Хирургической Академии принадлежит ему. Он посылал молодых медиков в Лондон и Париж.
Его любимое занятие было народное образование. В 25 губерниях Завадовский основал народные училища, что главным образом и ценила императрица.
Завадовскому за его деятельность были пожалованы Екатериною графский титул и имение в Малороссии в шесть тысяч душ, смежное с его родовым. Он назвал его "Екатеринодар", но Павел, вступив на престол, переименовал в "Ляличи", что по-малороссийски значит "игрушка".
Однажды Завадовский при Екатерине похвалил постройку известного архитектора Гваренги. Тогда императрица поручила Гваренги начертить план дворца и других построек и начать работу в Ляличах, на что Завадовский заметил:
- В сих хоромах, матушка, вороны будут летать, - давая понять этим, что он одинок, и жить там будет некому.
- Ну, а я так хочу, - сказала императрица.
И дворец и служебные постройки были воздвигнуты. Эта великолепная усадьба славилась во всем округе.
Завадовский задумал жениться очень поздно, 48 лет, на красавице, молодой графине Апраксиной. Он писал о своем намерении императрице. Екатерина не любила Апраксиных и писала:
"Жаль мне честного, доброго Петра Васильевича, берет овечку из паршивого стада".
На что Завадовский отвечал: "Беру овечку из паршивого стада, но на свой дух надеюсь твердо, что проказа ко мне никак не пристанет, наподобие, как вынутое из грязи и очищенное от оной золото ничьих рук не марает... Благословите, всеподданнейше прошу, мой новый жребий матерним благословением. От вас имею вся благая жизни. Вы - мой покров и упование.
Императрица прислала Завадовскому образ Спасителя, а невеста его была пожалована фрейлиной.
Сама Екатерина путешествовала в это время по югу России. Свадьба Завадовского была 30-го апреля 1787 года.
Существует портрет графини Завадовской, изображенной с ее маленькой дочерью Татьяной. Его писал известный художник Лампи. Эта красивая картина, как мне говорили, находилась во дворце в. к. Константина Николаевича, но, где она находится в настоящее время, мне неизвестно.
(В настоящее время картина находится в "Музее искусств Узбекистана", прим. Е. Ломако)
|
Графиня В. Н. Завадовская с дочерью Татьяной |
Семейная жизнь Завадовского сложилась несчастливо. Старшие дети умирали; в особенности горевал он о смерти своей старшей дочери, Татьяны, умершей 4-х лет.
Он писал Воронцову: "Сколько я несчастливый отец, на что мне говорить! Шестерых детей слышал только первый голос и, подержав на руках, в гроб положил". "Все мое благополучие и счастие отца бесподобная дочь унесла с собою в гроб. Хотя живу, но, как громом пораженный, сам не чувствую моей жизни".
Усиленный труд и постоянные занятия спасли его от полнейшего отчаяния.
Завадовский устал, его тянуло в деревню, он любил свои милые Ляличи, но жена его не разделяла его вкусов: она не любила деревни, вела светскую придворную жизнь, и никакая роскошь в Ляличах не примиряла ее с деревней.
Ее муж был страстный охотник. Суражский уезд, где находилось его имение, был очень глухой и славился всяким зверем и дичью. Завадовский всей душой стремился к уединению, тем более, что весть о смерти обожаемой императрицы застала его больным.
В начале своего царствования Павел очень милостиво отнесся к Завадовскому; он прислал своего пажа справиться о его здоровье и в день коронования пожаловал ему орден Андрея Первозванного. В 1799 г., в феврале, вся императорская фамилия посетила его бал, причем Павел, привыкший ложиться спать в 10 часов, уехал с бала, но семья осталась ужинать.
Мария Федоровна имела большое доверие к графине Завадовской и часто, запершись с ней, плакала о чем-либо огорчившем ее.
Деятельность Завадовского уменьшилась, хотя он и оставался в Сенате, в банке и в разных комиссиях, но любимое его дело, народное просвещение, было не в его руках. Он скучал, хандрил и писал Воронцову:
"Я не имею никакого дела и места. Титул больше пустой, чем деятельный, и человек, как всякий металл, ржавеет без употребления".
Притом Завадовского угнетал вспыльчивый, подозрительный нрав Павла, и он мечтал об отставке, которой добивался всячески, но императрица Мария Федоровна была против его отставки, и Павел долго на нее не соглашался.
Завадовский знал, что вся его переписка с Воронцовым читается, и что недоброжелатели всячески следят за ним.
Он писал Воронцову:
"Подавляюсь грустию и унынием и сильно желаю унести мои кости, чтоб не были зарыты в ограде Невской".
Наконец ему удалось получить увольнение. Завадовский был в опале. Екатерининские люди все более и более редели вокруг престола императора.
Граф был счастлив онова вернуться в свои Ляличи. Он с наслаждением принялся за хозяйство. Он любил садоводство и сам занимался им, заканчивал свои постройки и много читал. Но жена его очень скучала в дереме и оплакивала свою прежнюю петербургскую придворную жизнь, как говорил мне мой дед.
Любопытный случай дает понятие о тогдашних порядках.
Недоброжелатели Завадовского донесли Павлу, что граф живет выше его. Это означало, что Михайловский дворец стоит ниже дома графа. К счастью, Завадовский был предупрежден вовремя и успел велеть засыпать подвальный этаж и террасу возле дома, от чего дом вышел аршином ниже. Насыпь эта осталась и по сию пору.
Прошло два года с тех пор, как Завадовский покинул столицу. Смерть Павла внесла большую перемену в жизнь графа. В 1801 году, в марте месяце, Завадовский получил с фельдъегерем из Петербурга от Александра I рескрипт, написанный его рукой:
"Граф Петр Васильевич. При самом начале вступления на престол я вспомнил и верную вашу службу и дарования ваши, кои на пользу ее вы всегда обращали. В сем убеждении желаю, чтобы вы поспешили приехать сюда принять уверение изустное, что я пребываю вам доброжелательный
Александр".
Взволнованный и растроганный до слез Завадовский, поведав жене свою радость, тотчас послал гонца в Сураж за исправником, чтобы распорядиться насчет лошадей по почтовому тракту и ехать в столицу.
Охотник, скакавший верхом за исправником, нашел его играющим в карты. Надо сказать, что исправник лучше всех знал, что граф Завадовский в опале; он пользовался его опальным положением, притесняя его, где только было возможно, желая нажиться насчет бывшего вельможи.
Исправник велел сказать, что он занят и не может приехать.
- Переменить коня, - приказал Завадовский, - и сказать ему, чтобы немедленно ехал.
И снова гонец поскакал в Сураж. Исправник явился с недовольным видом, причем объяснил, что он человек занятой, и нельзя посылать за ним до ночам.
Мне нужно заготовить лошадей по тракту на Смоленск, - сказал Завадовский, показывая рескрипт воцарившегося государя.
- Простите, виноват, - пав на колени, произнес испуганный исправник.
Взяточник-исправник был выслан в Вятку, но вскоре, по настоянию Завадовского же, был прощен.
По прибытии в Петербург, Завадовский был милостиво принят государем и назначен присутствующим в Сенате председателем комиссии составления законов. Он снова с горячностью принялся за труд. Передовые взгляды его видны из письма его к графу Воронцову; он пишет своему другу:
"Тучи книг теоретического законоведства, которое не клеится с русским бытом... Непомерно хочется истребить кнут, которого я не видал ни в натуре, ни в действии, но одно наименование поднимало и поднимает во мне всю ненависть".
Мечте его суждено было осуществиться лишь через 50 лет после его смерти.
Завадовский снова вернулся к своей любимой деятельное! и. Он был первым в России министром народного просвещения. По его запискам и письмам за это время видно, как он устал от службы и как плохо себя чувствовал. Ему было уже 72 года, и здоровье его сильно пошатнулось. Он снова мечтал вернуться в деревню, но это было невозможно.
Дети его подрастали. У него было тогда три дочери и два сына. Император Александр I выразил ему свое благоволение: сыновья, отроки, были пожалованы в камер-юнкеры; старшая дочь София - в фрейлины. Жена его была пожалована кавалерственной дамой ордена святой Екатерины; сам он в 1805 году получил алмазные знаки Андрея Первозванного.
Завадовский умер в 1812 году и похоронен в Александро-Невской Лавре.
Род Завадовских прекратился. Старший сын умер холостым. Второй был женат и имел сына, который умер 16-ти лет. Ляличи были проданы сначала Энгельгардту, потом перешли к барону Черкасову, затем проданы купцу Самыкову.
Один поэт-путешественник, посетив в шестидесятых годах Ляличи, написал следующие стихи, включив в них и местные легенды:
Вот здесь великая царица
Приют любимцу создала,
Сюда искусство созвала,
И все, чем блещет лишь столица,
В немую глушь перенесла.
План начертал Гваренги смелый,
Возник дворец, воздвигнут храм,
Красивых зданий город целый
Везде виднеет здесь и там.
Великолепные чертоги,
Ротонда, зал роскошных ряд...
Со стен на путника глядят
С ковров красавицы и боги,
И, полный вод, лугов и теней,
Обширный парк облег кругом;
Киоски и беседки в нем.
И бегают стада оленей
В зверинце темном и густом.
Под куполом, на возвышеньи
Руки художника творенье -
Стоял Румянцева колосс.
Но все ток времени унес:
Еврей Румянцева увез,
Широкий двор травой порос,
И воцарилось запустенье
В дворце и парке. Только там
Порою бродит по ночам
Жена под черным покрывалом,
В одежде черной. Кто она?
Идет по опустевшим залам.
Ее походка чуть слышна,
Да платья шум, да в мгле зеркал
Порою лик ее мелькал.
Еще видение другое:
По парку ездит в час ночной
Карета. Стук ее глухой
Далеко слышен. Что такое -
Карета та? Кто в ней сидит?
Молва в народе говорит,
Что будто в ней сама царица
С своим любимцем в парке мчится.
Царица Клеопатра - один из первых исторических женских персонажей, которому приписывалось владение некой любовной магией. Все источники, упоминающие ее, спорные: одни безбожно идеализировали ее, другие чрезмерно ругали и обвиняли в распущенности. Дошедшие до нас изображения показывают - она не обладала классической красотой, но судя по всему, это была незаурядная женщина - сильная, амбициозная и, несомненно, обворожительная. Иначе с чего бы это с ней связываться таким титанам, как Юлий Цезарь и Марк Антоний? А еще она знала как минимум 8 языков.
Может быть, она выглядел так?
Вчера прочитала замечательный пост ув. evo_lutio про баланс и союз Гекаты и Селены , в результате которого рождается зрелая и прекрасная Диана, мимо которой невозможно пройти, чтобы не "свернуть шею". Кто еще не читает этого автора, очень рекомендую. В некоторых случаях (уверенна просто!) поможет разобраться в себе даже тем, кто уверен, что у них "крыша" на месте и сидит там достаточно прочно.
При размышлениях над постом мне подумалось - а ведь и верно, есть ряд женщин, которым удалось сохранить до глубокой старости если не сексуальную привлекательность, то уж точно притягательность, благодаря особой магии их образа; образа иногда продуманного, а иногда рожденного "изнутри", идущего от глубокой внутренней гармонии. И легкой самоуверенности конечно!
И при этом большинство из них далеко не были красавицами в привычном понимании.
Жанна-Антуанетта де Пуассон, маркиза де Помпадур (последний прижизненный портрет, после 40)
Изящество, вкус и тонкий ум - достаточно ли этого, чтобы 20 лет быть любовницей короля величайшей из держав? И при этом сделать все, чтобы он не заметил ни прохладного темперамента, ни заурядной внешности, ни циничного мотовства. Думаю, этого не всегда достаточно; мотовок-содержанток было, есть и будет еще много, а вот Помпадур одна!
Елизавета Ксаверьевна Воронцова (Браницкая)
"Она не могла ему (Воронцову) не понравиться: нельзя сказать, что она была хороша собой, но такой приятной улыбки, кроме её, ни у кого не было, а быстрый, нежный взгляд её миленьких небольших глаз пронзал насквозь. К тому же польское кокетство пробивалось в ней сквозь большую скромность, к которой с малолетства приучила её русская мать, что делало её ещё привлекательней".
Так писал о ней современник (Ф.Ф.Вигель).
Она сидела "в девках" до 26 лет, чтобы в конечном итоге выйти замуж за богатого и знатного вельможу Михаила Воронцова и заблистать в полную силу своего обаяния (и богатства супруга). Уже будучи вполне зрелой дамой, она кружила голову полчищам поклонников, в том числе Пушкину и Александру Раевскому. 20-летний Пушкин влюбился в нее, когда ей было 36.
Полина Виардо
Феномен бешеной популярности у мужчин этой откровенно некрасивой дамы хорошо описан в романе Жорж Санд "Консуэло", прототипом главной героини которого стала Виардо - когда она начинала петь, публика буквально сходила с ума, на ее физическую некрасивость уже никто не обращал внимания. Хотя, хорошо поют многие, но не по всем десятилетиями сохнут воздыхатели. Тургенев утонул в этих томных глазах на 40 лет!
Татьяна Андреевна Кузьминская-Берс
Одна из моих любимых "некрасивых красавиц" - прототип Наташи Ротовой, родная сестра супруги Толстого. Окружающие без всяких дискуссий признавали ее неотразимой при очевидном несовершенстве черт. Сам Лев Николаевич, наблюдавший ее с детства, считал ее совершенно очаровательной. Это была бойкая, страстная девушка, веселая, непосредственная. Как и литературная героиня, которую с нее списали, она чудесно пела. У нее было множество поклонников, к ней неоднократно сватались. "Взрослый", тайно женатый брат Льва Николаевича безумно влюбился в нее, взаимно, влюбленные хотели бежать, но их план был раскрыт (подробности истории, разоблачение "двоеженца" и попытка самоубийства девушки - все это Толстой описал в эпизоде неудавшегося побега Наташи с Анатолем). А замуж потом Таня вышла за друга детства, кузена Сашу Кузьминского.
Альма Малер
Ее называли "женой гениев", "музой" и... "клоакой". Она была замужем трижды - за Густавом Малером, архитектором Вальтером Гропиусом и писателем Францем Верфелем. Также ее любовниками были художник Оскар Кокошка и композитор Александр фон Цемлинский, за ней некоторое время волочился Густав Климт. Сама Альма писала музыку и даже немного концертировала. Настоящая "ля фам тарибль", а ведь на вид обычная, хоть и вполне приятная дама.
Инесса Арманд
Интересная дама, но тоже не идеально красивая. Хотя современники описывали ее, как яркую красавицу и пламенную бунтарку, на фотографиях мы видим обычную женщину с умными глазами и не совсем правильными чертами лицы. От своего первого мужа она ушла к его младшему (18-летнему) брату, позже чуть не разбила семью Ленина и Крупской - ее роман с вождем пролетариата продолжался 10 лет. После ее внезапной смерти от холеры Ленин так и не оправился - самого его хватил удар через несколько месяцев.
Матильда Кшесинская
Романовы всегда любили шастать за балетные кулисы. К ней шастало их сразу несколько (не подумайте, никакой срамоты - не все сразу, по очереди): цесаревич Николай, его двоюродный брат Сергей Михайлович и другой кузен Андрей Владимирович. За последнего она, в конечном итоге, вышла замуж, уже в иммиграции. При всей спорности карьеры, она была выдающейся, очень техничной балериной. И крошечной - 1 м 52 см. Красавицей ее сложно назвать - есть в ней что-то неуловимо-птичье. Фотографии, даже самые качественные, бессовестно обкрадывают хорошеньких женщин - мы не можем оценить грацию и пластику, не можем услышать нежный голос и звонкий смех - то, из чего складывается любовная магия.
Занятно, но я с натяжкой могу считать себя ее современницей - она дожила почти до 100 лет и умерла, когда мне было 2 месяца.
Мата Хари (Маргарета Гертруда Зелле)
Глядя на последние фотографии этой женщины, сделанные уже в тюрьме перед расстрелом, невозможно поверить, что за ночь с ней мужчины готовы были платить бешеные деньги, дарить бриллианты и выдавать государственные тайны. Она - наглядный пример, чего может добиться обычная (и не самая красивая) женщина, когда ее как следует разозлит негодящий муж. Маргарета стала танцевать голой, придумала себе экзотическое имя, красивую легенду и до небес "задрала прайс". Если это выглядит так просто, попробуйте повторить!
Софья Петровна Кувшинникова
«В Кувшинниковой имелось много такого, что могло нравиться и увлекать. Можно вполне понять, почему увлекся ею Левитан».
О. Книппер-Чехова.
Левитан намертво втрескался в нее, когда ему было 28. Он невообразимо нравился женщинам, и знал это, а выбрал ее - 41 летнюю, замужнюю, некрасивую. У нее было простецкое лицо и смуглая кожа, но она была прекрасно сложена до старости и очень оригинальна: обожала охоту, писала картины, музицировала, немного вычурно украшала свое жилище, устраивала необычные приемы для людей искусства. Насмешник-Чехов тоже был влюблен в нее, ревновал, потом ненавидел и не по-джентельменски язвил по ее поводу за глаза.
Сонька Золотая Ручка (Блювштейн Софья Ивановна)
Она была рябая, с бородавкой на щеке. Родилась в еврейском местечке, как-то получила неплохое образование, знала языки. Эта женщина обладала удивительным шармом и прекрасными манерами, завлекала богатых дуралеев, чтобы затем грабить их с дружками (или мужьями, она их сменила несколько). Ее личность до сих пор будоражит умы, хоть "карьера" ее продолжалась недолго - лет 15. Она несколько раз сбегала с каторги, "влюбляя" в себя надзирателей. Но все равно жизнь закончила так:
Александра Михайловна Коллонтай
.
Про "стакан воды" вы уже, наверное, наизусть знаете. Дворянка, революционерка, первая советская женщина-посол, неутомимый сексуальный реформатор. Толпы поклонников и любовников до самых седин. А ведь обычная же на фото!
Гала (Елена Дьяконова)
Жена и муза Сальвадора Дали, до этого жена поэта Поля Элюара (и любовницей Макса Эрнста). Ей удавалось сочетать качества музы и циничного менеджера, заправляющего всеми делами мужа. Брак был крепким и счастливым, но по-своему - Гала не пропускала ни одного интересующего ее мужчину (благо, в них отбоя не было), особенно на старости лет.
Голда Меир
Когда-то читала о ней биографический очерк, и была немало удивлена: у 5-го премьер-министра (и создателя) Израиля, "женщины, насобиравшей денег на целую страну", была богатая сексуальная жизнь и немало любовников! Мужчины, знавшие ее, говорили, что от нее до старости исходил удивительный сексуальный магнетизм - это от бабушки, которая была больше похожа на дедушку, курила, как вулкан Чайтен, и имела всего два платья ("одно на выход, другое для других случаев")!!!
Джозефина Бейкер
Только официально она была замужем 5 раз! Я видела ее танцы в "ютьюбе", и вот, что мне показалось интересным: хоть она танцевала практически обнаженной, в ее движениях больше комизма и самоиронии, чем эротики! Фигурка у нее божественная, не зря ее называли "эбеновой принцессой", пластика - удивительная, нечеловеческая, а мордашка простоватая. Зато бездна обаяния и юмора.
Лу Саломэ
Чем она только не занималась в жизни - писательством, философией, психоанализом, и сексом, конечно. Причем, долго как-то не решалась (с мужем, с которым прожила 40 лет, так и не вступила в полноценную связь), а вот в зрелые годы как начала, так никак не могла остановиться. Ее любил Ницше и Пауль Рее (платонически), Рильке и еще целая дюжина немецких мужчин и мужчин других национальностей. Большеротая, лоб нависший, челюсть выдвинутая, но очень приятная!
Лиля Юрьевна Брик
Лиля была маленькая, большеголовая, с крошечными ручками и ножками. А еще рыжая и, как видите, конопатая. Тяжелый взгляд, правда? Фотографию сделал Осип Брик, ее муж. Мне кажется, он хорошо знал жену и очень точно подхватил в кадре ее темную, животную сущность. Ее многочисленные мужчины вспоминали ее с благоговением и даже с ужасом - ее власть над ними была безгранична. Исида!
Марлен Дитрих
Она сделала себя сама и стала эротическим символом своей эпохи. А если бы не сделала - осталась бы такой: незамысловатой медхен, которых полно за барными стойками и на ткацких фабриках.
Уоллис Симпсон
Немолодая, дважды разведенная, плоскогрудая, в некоторых ракурсах - даже отталкивающая. Ну и что? А из-за вас британский король отказался от престола?
Коко Шанель
Она поднялась с самого дна, о чем крайне не любила вспоминать. Не благодаря красоте - особой красоты и стати в ней никогда не было - благодаря шарму, таланту и умению себя преподнести, она выбилась в высшее общество. Ее любовниками были миллионеры, великие князья и блестящие офицеры; мадемуазель было что вспоминать в долгие вечера одинокой старости.
Камилла Паркер-Боулз
За ней бегали не стада, но зато один настоящий британский принц и причем всю жизнь! Для меня это самая показательная, хоть местами и не очень красивая, история вечной любви. Камилла мне очень нравится; мне кажется, ее главное оружие - оптимизм и обезоруживающая улыбка.
Барбра Стрейзанд
По-настоящему бесовский взгляд! А еще красивейший голос и, говорят, прекрасная кожа. Кто за ней только не ухаживал! Клинтон даже, вроде, по ней сох.
Может быть, все дело в какой-то магии, которую сами прелестницы не контролируют и не осознают, может - в таланте, возможно - в имидже и стиле. Мне сложно сказать, они такие разные, и каждая по-своему прекрасна.
Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)
Татьяна Кузминская
Моя жизнь дома и в Ясной Поляне
Часть I
1846–1862
И где вы, мирные картины,
Прелестной сельской простоты?
Среди воинственной долины
Ношусь на крыльях я мечты.Пушкин
I. Предки со стороны отца
Отец мой был лютеранин. Дед его был выходец из Германии. В царствование Елизаветы Петровны формировались полки, и для обучения новому строю потребовались инструкторы. По желанию императрицы австрийский император командировал в Петербург четырех офицеров кирасирского полка, в числе которых был ротмистр Иван Берс. Он прослужил в России несколько лет, женился на русской и был убит в битве при Цорендорфе. Про жену его в семье нашей мало говорили, и мне ничего не известно о ней.
После смерти Ивана Берса остался его единственный сын, Евстафий, наследовавший от своей матери порядочное состояние.
Евстафий Иванович, отец моего отца, жил в Москве и женился на Елизавете Ивановне Вульферт, которая была младшей дочерью в многочисленной семье. Она была родом из древних вестфальских дворян, генеалогическое дерево которых лежит предо мною, когда я пишу эти строки. Я знавала двух бабушкиных сестер: Екатерину, вышедшую замуж за помещика Войта, и Марию, оставшуюся в девушках. Затем помню одного Вульферта, который был несколько трехлетий Лубенским уездным предводителем дворянства Полтавской губернии. Другой родственник бабушки, полковник гвардии, был личным адъютантом великого князя Михаила Николаевича.
В 1808 году у Евстафия Ивановича было два сына: старший Александр и младший Андрей (впоследствии мой отец). Как многие зажиточные семьи того времени, семья моего деда беспечно жила в Москве, несмотря на угрожавшие ей бедствия, начавшиеся с 1805 года. Многие не замечали и не хотели замечать тучи, медленно надвигавшейся на Россию.
В 1812 году прошел слух, что французы приближаются к Москве. Как известно, жители Москвы, не выехавшие раньше из города, в паническом страхе оставляли свои дома и имущество и с большими затруднениями, не находя лошадей и обозов, покидали Москву. Так было и с семьей моего деда. Увлеченная общей паникой, бабушка Елизавета Ивановна решила оставить Москву и в карете на долгих выехала в Владимирскую губернию, в имение князя Шаховского. Какое имела она отношение к Шаховским – не знаю.
Евстафий Иванович остался один с своим старым слугою, надеясь спасти хотя бы часть своего имущества. Но и ему вскоре пришлось обратиться в бегство. Французы уже входили в Москву, и во всех углах города вспыхивали пожары. Оба его дома на Покровке сгорели на его глазах. Оставаться долее было невозможно, и он решил бежать.
Ночью, переодетый в простое платье, с двумя пистолетами известной старинной фабрики Lazaro-Sazarini, единственно уцелевшими из всего его имущества, он вышел из дому. Старый его слуга остался в городе.
На улицах было темно и пусто. В воздухе стоял смрад и пахло гарью. Евстафий Иванович благополучно выбрался из города и скорым шагом шел по Владимирскому тракту. По дороге попадались подводы с ранеными; в деревнях, где он останавливался, передавали ему рассказы о французах, о бегстве помещиков, о том, как они зарывали золото, серебро и прочие драгоценности. Крестьяне жаловались на опустошение полей, на разорение и обиды.
Вдали виднелось красное зарево, разлитое по всему небу, и смрад в воздухе красноречиво говорил ему, что вся Москва была охвачена полымем.
Не чувствуя усталости, он шел во Владимирскую губернию, куда уехала его семья. Мысль, что он остался нищим, угнетала его; тревога о том, доехала ли его семья благополучно, не давала ему покоя. Так шел он несколько дней. Много пережил он за это время, как говорил мне мой отец.
Не суждено было ему благополучно окончить свое путешествие. По дороге он встретил кордон французских солдат и был ими арестован. Расспросив, кто он, и узнав от него, что он знает французский и немецкий языки, они повели его за собой, как переводчика, отняв последнее его имущество – два пистолета.
Сколько времени он находился в плену – мне неизвестно; бежал ли он из плена, или его добровольно отпустили, мне тоже неизвестно, но знаю, что в конце концов он добрел до имения Шаховских, где и нашел свою семью.
По окончании кампании семья деда вернулась в Москву и поселилась на окраине города в маленьком низеньком домике, похожем скорее на избу. Окна зимой леденели, щели их затыкали тряпками. Домик тонул в сугробах снега. Бедность была полная. Мне говорили, что бабушка шила ридикюли и продавала их.
Наконец правительство уплатило Евстафию Ивановичу всего три тысячи ассигнациями за убытки, нанесенные войной. Никакие хлопоты не помогли ему получить большую сумму, и он должен был помириться с этим вознаграждением: правительство наше не имело средств уплачивать убытки не только полным рублем, но даже и десятою его частью, так как император Александр I, будучи в Париже, подарил французам военную контрибуцию.
Продав место из-под сгоревших домов и присоединив к этим деньгам полученные им от правительства три тысячи рублей, дед снова поступил на какую-то службу и занялся делами. Дела его понемногу поправились, но прежнего состояния он уже никогда не мог вернуть.
Когда подросли мальчики, они были отданы в лучший в то время пансион Шлёцера; затем в возрасте 15–16 лет они поступили в Московский университет, на медицинский факультет. Оба рослые, красивые и способные, они к 19–20 годам окончили университет. По окончании курса отец мой в качестве врача поехал в Париж с семьей Тургеневых. Иван Сергеевич был тогда еще мальчиком. Железной дороги еще не было, и ехали в экипажах. Отец мой всегда вспоминал об этом путешествии, как о самом приятном, поэтическом времени.
Два года прожил отец в Париже. Он с особенным интересом рассказывал про это время. Он посещал лекции и совершенствовался в своей специальности. По вечерам он слушал итальянскую оперу, в которой участвовала известная певица того времени Малибран. Отец был очень музыкален; больше всего он любил итальянскую музыку и нередко сам принимал участие в известных любительских итальянских операх, устраиваемых в те времена в Москве княгиней Волконской.
Семья наша сохранила навсегда отношения с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Еще в детстве помню я, как всякий раз, когда приезжал в Москву Тургенев, он бывал у нас. Также помню и бесконечные разговоры за обедом об охоте в Тульской и Орловской губерниях, и как я внимательно слушала рассказы Тургенева о красивых местностях, о закате солнца, об умной охотничьей собаке… И меня влекло в этот неведомый мир, в этот молодой березник, где он стоял на весенней тяге вальдшнепов, которую он так красноречиво и любовно описывал отцу.
Вернувшись из Парижа, отец поступил на государственную службу в сенат. В здании Кремлевского дворца ему отвели казенную квартиру. В царствование императора Николая Павловича отец мой получил придворное звание гофмедика. Затем он хлопотал о восстановлении дворянского достоинства и герба своего, так как все сгорело в 12-м году, что и было возвращено обоим братьям.
Отец перевез своих родителей к себе. Евстафий Иванович вскоре умер, а мать его, Елизавета Ивановна, жила у моего отца и после его женитьбы.
II. Прадед мой по матери гр. П. В. Завадовский
Мать моя принадлежала к древнему дворянскому роду. Она была дочь Александра Михайловича Исленьева и княгини Козловской, рожденной графини Завадовской.
Прадед мой по крови, граф Петр Васильевич Завадовский, был известный государственный деятель и временщик Екатерины II. Я много читала о нем и слышала от деда Исленьева и многое в дальнейшем изложении заимствую из записок Листовского, женатого на внучке гр. П. В. Завадовского.
Завадовский принадлежал к числу тех талантливых людей, которых умела отличать своим орлиным взглядом Екатерина. Еще бывши молодым, он служил при графе Румянцеве, который правил тогда Малороссией.
Ничтожный случай выдвинул Завадовского по службе. Однажды, по поручению графа Румянцева, Завадовский написал докладную записку по одному секретному делу; она должна была быть подана императрице. Прочитав записку, Румянцев одобрил ее.
– Перебели ее, – приказал он.
Когда Завадовский переписал ее, она была послана Екатерине.
– Кто составил эту записку? – спросила императрица. – Первую деловую записку читала с удовольствием.
Ей доложили, что это был Завадовский.
После этого Завадовский был назначен правителем секретной канцелярии графа Румянцева.
Позднее уже Завадовский принимал участие в Турецкой войне в 1769 г. Он участвовал в битве при Ларге и Кагуле, где наш восемнадцатитысячный корпус разбил полтораста тысяч турок.
Кучук-Кайнарджийский договор был написан Завадовский совместно с графом Воронцовым.
В Московском, вероятно, Румянцевском музее стояла «статуя мира», где изображен граф Румянцев и его помощники: Воронцов, Безбородко и Завадовский.
Сохранилось следующее предание.
После окончания войны Румянцев отказался от парадного въезда. Он ехал в Москве к императрице в придворной карете. Против него сидел Завадовский уже в чине полковника. Императрица жила тогда у Пречистенских ворот в доме князя Голицына.
Екатерина встретила победителя на крыльце и поцеловала его. Затем она обратила внимание на Завадовского, который стоял в стороне, пораженный ее величественной простотой. Румянцев представил Завадовского, как человека, который десять лет разделял с ним труды. Императрица обратила внимание не только на красивого молодого полковника, но и на георгиевский крест, висевший на груди его, и тут же подарила ему брильянтовый перстень со своим именем.
Вскоре Завадовский был произведен в генерал-майоры и затем пожалован в генерал-адъютанты. Он жил во дворце. Сближение это произошло в 1775 году.
Так прошло два года. У Завадовского было много завистников и недоброжелателей, и двор с его интригами начинал тяготить его. Он писал своему другу Семену Романовичу Воронцову, который жил тогда в Италии:
«Познал я двор и людей с худой стороны, но не изменюсь нравом ни для чего, ибо ничем не прельщаюсь. В моем состоянии надобно ослиное терпение». В другом письме он писал своему другу. «Кротость и умеренность не годятся при дворе; почитая всякого, сам от всех будешь презрен».
В 1777 году Завадовский, по совету Воронцова, уехал в деревню, где, отдыхая, наслаждался чтением, охотой и хозяйством. Но недолго пришлось ему пожить в деревне; вскоре он был возвращен Екатериною в столицу, где и был завален делами.
Деятельность Завадовского была очень обширна. Он участвовал во всех реформах второй половины царствования Екатерины. По словам историка Богдановича, Завадовский в течение восьми лет сделал для государства более, чем было сделано во все предшествующее столетие.
Завадовскому было поручено заведование Пажеским корпусом, который не был тогда военным, и другими школами придворного ведомства. Он участвовал в преобразовании делопроизводства Сената. Например, в прежнее время чтение какого-либо дела длилось 5–6 недель, и само собою разумеется, что содержание его не могло ясно удержаться в памяти сенаторов, чем ловко пользовалась канцелярия.
В 1784 году он был председателем комиссии по сооружению Исаакиевского собора. Затем основание Медико-Хирургической Академии принадлежит ему. Он посылал молодых медиков в Лондон и Париж.
Его любимое занятие было народное образование. В 25 губерниях Завадовский основал народные училища, что главным образом и ценила императрица.
Завадовскому за его деятельность были пожалованы Екатериною графский титул и имение в Малороссии в шесть тысяч душ, смежное с его родовым. Он назвал его «Екатеринодар», но Павел, вступив на престол, переименовал в «Ляличи», что по-малороссийски значит «игрушка».
Однажды Завадовский при Екатерине похвалил постройку известного архитектора Гваренги. Тогда императрица поручила Гваренги начертить план дворца и других построек и начать работу в Ляличах, на что Завадовский заметил:
– В сих хоромах, матушка, вороны будут летать, – давая понять этим, что он одинок, и жить там будет некому.
– Ну, а я так хочу, – сказала императрица.
И дворец и служебные постройки были воздвигнуты. Эта великолепная усадьба славилась во всем округе.
Завадовский задумал жениться очень поздно, 48 лет, на красавице, молодой графине Апраксиной. Он писал о своем намерении императрице. Екатерина не любила Апраксиных и писала:
«Жаль мне честного, доброго Петра Васильевича, берет овечку из паршивого стада».
На что Завадовский отвечал: «Беру овечку из паршивого стада, но на свой дух надеюсь твердо, что проказа ко мне никак не пристанет, наподобие, как вынутое из грязи и очищенное от оной золото ничьих рук не марает… Благословите, всеподданнейше прошу, мой новый жребий матерним благословением. От вас имею вся благая жизни. Вы – мой покров и упование».
Императрица прислала Завадовскому образ Спасителя, а невеста его была пожалована фрейлиной.
Сама Екатерина путешествовала в это время по югу России. Свадьба Завадовского была 30-го апреля 1787 года.
Существует портрет графини Завадовской, изображенной с ее маленькой дочерью Татьяной. Его писал известный художник Лампи. Эта красивая картина, как мне говорили, находилась во дворце в. к. Константина Николаевича, но, где она находится в настоящее время, мне неизвестно.
Семейная жизнь Завадовского сложилась несчастливо. Старшие дети умирали; в особенности горевал он о смерти своей старшей дочери, Татьяны, умершей 4-х лет.
Он писал Воронцову: «Сколько я несчастливый отец, на что мне говорить! Шестерых детей слышал только первый голос и, подержав на руках, в гроб положил». «Все мое благополучие и счастие отца бесподобная дочь унесла с собою в гроб. Хотя живу, но, как громом пораженный, сам не чувствую моей жизни».
Усиленный труд и постоянные занятия спасли его от полнейшего отчаяния.
Завадовский устал, его тянуло в деревню, он любил свои милые Ляличи, но жена его не разделяла его вкусов: она не любила деревни, вела светскую придворную жизнь, и никакая роскошь в Ляличах не примиряла ее с деревней.
Ее муж был страстный охотник. Суражский уезд, где находилось его имение, был очень глухой и славился всяким зверем и дичью. Завадовский всей душой стремился к уединению, тем более, что весть о смерти обожаемой императрицы застала его больным.
В начале своего царствования Павел очень милостиво отнесся к Завадовскому; он прислал своего пажа справиться о его здоровье и в день коронования пожаловал ему орден Андрея Первозванного. В 1799 г., в феврале, вся императорская фамилия посетила его бал, причем Павел, привыкший ложиться спать в 10 часов, уехал с бала, но семья осталась ужинать.
Мария Федоровна имела большое доверие к графине Завадовской и часто, запершись с ней, плакала о чем-либо огорчившем ее.
Деятельность Завадовского уменьшилась, хотя он и оставался в Сенате, в банке и в разных комиссиях, но любимое его дело, народное просвещение, было не в его руках. Он скучал, хандрил и писал Воронцову:
«Я не имею никакого дела и места. Титул больше пустой, чем деятельный, и человек, как всякий металл, ржавеет без употребления».
Притом Завадовского угнетал вспыльчивый, подозрительный нрав Павла, и он мечтал об отставке, которой добивался всячески, но императрица Мария Федоровна была против его отставки, и Павел долго на нее не соглашался.
Завадовский знал, что вся его переписка с Воронцовым читается, и что недоброжелатели всячески следят за ним.
Он писал Воронцову:
«Подавляюсь грустию и унынием и сильно желаю унести мои кости, чтоб не были зарыты в ограде Невской».
Наконец ему удалось получить увольнение. Завадовский был в опале. Екатерининские люди все более и более редели вокруг престола императора.
Граф был счастлив онова вернуться в свои Ляличи. Он с наслаждением принялся за хозяйство. Он любил садоводство и сам занимался им, заканчивал свои постройки и много читал. Но жена его очень скучала в дереме и оплакивала свою прежнюю петербургскую придворную жизнь, как говорил мне мой дед.
Любопытный случай дает понятие о тогдашних порядках.
Недоброжелатели Завадовского донесли Павлу, что граф живет выше его. Это означало, что Михайловский дворец стоит ниже дома графа. К счастью, Завадовский был предупрежден вовремя и успел велеть засыпать подвальный этаж и террасу возле дома, от чего дом вышел аршином ниже. Насыпь эта осталась и по сию пору.
Прошло два года с тех пор, как Завадовский покинул столицу. Смерть Павла внесла большую перемену в жизнь графа. В 1801 году, в марте месяце, Завадовский получил с фельдъегерем из Петербурга от Александра I рескрипт, написанный его рукой:
«Граф Петр Васильевич. При самом начале вступления на престол я вспомнил и верную вашу службу и дарования ваши, кои на пользу ее вы всегда обращали. В сем убеждении желаю, чтобы вы поспешили приехать сюда принять уверение изустное, что я пребываю вам доброжелательный
Александр».
Взволнованный и растроганный до слез Завадовский, поведав жене свою радость, тотчас послал гонца в Сураж за исправником, чтобы распорядиться насчет лошадей по почтовому тракту и ехать в столицу.
Охотник, скакавший верхом за исправником, нашел его играющим в карты. Надо сказать, что исправник лучше всех знал, что граф Завадовский в опале; он пользовался его опальным положением, притесняя его, где только было возможно, желая нажиться насчет бывшего вельможи.
Исправник велел сказать, что он занят и не может приехать.
– Переменить коня, – приказал Завадовский, – и сказать ему, чтобы немедленно ехал.
И снова гонец поскакал в Сураж. Исправник явился с недовольным видом, причем объяснил, что он человек занятой, и нельзя посылать за ним до ночам.
– Мне нужно заготовить лошадей по тракту на Смоленск, – сказал Завадовский, показывая рескрипт воцарившегося государя.
– Простите, виноват, – пав на колени, произнес испуганный исправник.
Взяточник-исправник был выслан в Вятку, но вскоре, по настоянию Завадовского же, был прощен.
По прибытии в Петербург, Завадовский был милостиво принят государем и назначен присутствующим в Сенате председателем комиссии составления законов. Он снова с горячностью принялся за труд. Передовые взгляды его видны из письма его к графу Воронцову; он пишет своему другу:
«Тучи книг теоретического законоведства, которое не клеится с русским бытом… Непомерно хочется истребить кнут, которого я не видал ни в натуре, ни в действии, но одно наименование поднимало и поднимает во мне всю ненависть».
Мечте его суждено было осуществиться лишь через 50 лет после его смерти.
Завадовский снова вернулся к своей любимой деятельное! и. Он был первым в России министром народного просвещения. По его запискам и письмам за это время видно, как он устал от службы и как плохо себя чувствовал. Ему было уже 72 года, и здоровье его сильно пошатнулось. Он снова мечтал вернуться в деревню, но это было невозможно.
Дети его подрастали. У него было тогда три дочери и два сына. Император Александр I выразил ему свое благоволение: сыновья, отроки, были пожалованы в камер-юнкеры; старшая дочь София – в фрейлины. Жена его была пожалована кавалерственной дамой ордена святой Екатерины; сам он в 1805 году получил алмазные знаки Андрея Первозванного.
Завадовский умер в 1812 году и похоронен в Александро-Невской Лавре.
Род Завадовских прекратился. Старший сын умер холостым. Второй был женат и имел сына, который умер 16-ти лет. Ляличи были проданы сначала Энгельгардту, потом перешли к барону Черкасову, затем проданы купцу Самыкову.
Один поэт-путешественник, посетив в шестидесятых годах Ляличи, написал следующие стихи, включив в них и местные легенды:
Вот здесь великая царица
Приют любимцу создала,
Сюда искусство созвала,
И все, чем блещет лишь столица,
В немую глушь перенесла.
План начертал Гваренги смелый,
Возник дворец, воздвигнут храм,
Красивых зданий город целый
Везде виднеет здесь и там.
Великолепные чертоги,
Ротонда, зал роскошных ряд…
Со стен на путника глядят
С ковров красавицы и боги,
И, полный вод, лугов и теней,
Обширный парк облег кругом;
Киоски и беседки в нем.
И бегают стада оленей
В зверинце темном и густом.
Под куполом, на возвышеньи
Руки художника творенье –
Стоял Румянцева колосс.
Но все ток времени унес:
Еврей Румянцева увез,
Широкий двор травой порос,
И воцарилось запустенье
В дворце и парке. Только там
Порою бродит по ночам
Жена под черным покрывалом,
В одежде черной. Кто она?
Идет по опустевшим залам.
Ее походка чуть слышна,
Да платья шум, да в мгле зеркал
Порою лик ее мелькал.
Еще видение другое:
По парку ездит в час ночной
Карета. Стук ее глухой
Далеко слышен. Что такое –
Карета та? Кто в ней сидит?
Молва в народе говорит,
Что будто в ней сама царица
С своим любимцем в парке мчится.
Последний пост по теме.
Воспоминания Ильи Львовича Толстого
и
Воспоминания Татьяны Андреевны Кузминской (Берс).
Илья Толстой. Воспоминания.
Какие молодцы дети Толстых, почти все оставили после себя воспоминания или дневники. И вот – книга Ильи Львовича. Еще одна точка зрения на все, происходившее в Ясной Поляне и прочих местах обитания семейства.
Прежде всего, это воспоминания о счастливом детстве. Об отце, который в те времена со своими старшими детьми еще был вполне обычный веселый отец, рассказывал им сказки, бегал наперегонки, играл в страшные и смешные игры, ездил верхом, ходил по грибы, купался вместе с детьми в реке. Все эти семейные традиции – особенный пирог на именины, катание на коньках зимой, поездки на пикники, воспоминание о рождественской елке, блестящей огнями, о подарках, для которых у детей были отдельные столики….
Одна из моих любимых фотографий, старшие дети Льва Толстого. Слева направо - Илья, Леля (Лев), Таня, Сережа.
Отдельное спасибо этим воспоминаниям за образ Тани – Татьяны Берс (Кузминской), сестры Софьи Андреевны. Так живо, смешно и здорово она тут описана, что я решила обязательно еще и ее воспоминания читать, хотя мне уже казалось, что хватит, довольно, надоели мне Толстые. И как хорошо, что начала читать! Воспоминания Татьяны Кузминской просто замечательные, не оторваться от них!
Впрочем, сейчас не о ней. А о нем.
Что сразу подкупает в воспоминаниях Ильи Львовича, - они очень добрые. И что нравится лично мне, - то, что Илья однозначно на стороне матери. Не обвиняет ее в том, что она тиранила и мучила бедного великого старца. И вот этот взгляд сына на отношения родителей – он, мне кажется, лучше всего объясняет то, что происходило. Без злости, без каких-то личных или корыстных интересов. Ему всех их искренне жаль.
Семейное фото. Если не ошибаюсь, Илья тут - крайний слева, сидит, весь в белом. Интересное фото вообще, да? Такая большая семья, и практически никто не улыбается, только у Лели немного усмешка видна, и то, наверное, это просто у него такое выражение лица приветливое... А остальные смотрят настороженно.
Про Софью Андреевну в воспоминаниях сына написано много подробностей, и ее становится особенно жалко. Причиной ее безумия в последние годы семейной жизни Илья Львович как раз и называет духовный переворот отца и внедрение в семью третьего лица – Черткова, который вносил смуту, устраивал заговоры и больше всего мечтал о том, как бы после смерти Толстого заполучить права на ВСЕ его рукописи.
Чертков читал и хранил у себя все или почти все дневники Толстого, где, в числе прочего, было написано много гадкого и интимного о Софье Андреевне. Представляю, как ей было неприятно, что этот совершенно посторонний тип, запросто входящий к ним домой, не только читает дневники об интимной и личной жизни ее и мужа, но еще и публиковать их собирается. Она попросила мужа вычеркнуть все злые места из дневников, и Толстой делегировал эту просьбу Черткову. Тот послушно вычеркнул, НО! предварительно все сфотографировал для себя. А как же, чтобы ни одна строчка гениального писателя не пропала, даже если там всего-то написанные в сердцах злые слова о его жене… Каков? Вполне соответствует своей фамилии, в общем.
А какую детективную историю с завещанием этот Чертков замутил, загонял бедного старичка, навязал ему все эти тайные переписки, встречи в лесу… Что самое интересное, Льва Толстого тяготило и огорчало такое навязанное ему поведение. Но он послушно сидел в лесу на пенечке, спрятавшись от жены, и переписывал в энный раз завещание. А свой актуальный дневник прятал от жены в голенище сапога… А жена по ночам обшаривала бумаги мужа в поисках этого самого завещания…
А кто бы на ее месте не переживал? Всю жизнь посвятить мужу, детям, семье, дому, а потом приходит Чертков и хочет отнять ВСЕ и оставить ее и детей, и внуков Толстого без средств к существованию.
Конечно, дети уже были взрослые, и могли сами работать и обеспечивать себя, и толстовцы осуждали то, что гонорары с «Войны и мира» и прочих сочинений графа будут идти наследникам на игру в карты, цыган, вино и прочее. Но, собственно, а почему бы и нет? Они ведь имеют право на наследство отца… В общем, закрутил граф историю со своим духовным переворотом…
Вот они, наследнички, сыновья графа Льва Толстого. Илья - второй слева.
Что касается жизни самого Ильи Львовича. Он рано женился, «чистым», по терминологии Льва Толстого (то есть перед браком не познал «продажных» женщин или крестьянок, в отличие от отца, о чем отец устроил сыну допрос и радостно плакал). Со своей женой Соней Илья жил в имении неподалеку от Ясной Поляны, у них родилось семеро детей. Потом он бросил жену и детей, уехал в Америку, там женился вторично, читал лекции об отце и даже, кажется, снялся в неудачной голливудской экранизации «Воскресенья» в роли собственного отца, на которого в старости был очень похож.
Как вам? Похож? Взгляд у него такой пронзительный, суровый, где-то даже страшный...
Жаль, что о себе и своей личной жизни он в воспоминаниях не пишет. Воспоминания у него кончаются вместе со смертью отца и матери, словно вместе с этим закончилось самое счастливое время и его собственной жизни…
Татьяна Кузьминская. «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне».
Так вышло, что это была моя последняя из девяти прочитанных по «толстовской» теме книг. И какая она оказалась прекрасная!
До чего же хорошие воспоминания! И до чего же интересный характер был у Татьяны!
Татьяна Кузьминская и Софья Толстая – это родные сестры, Соня и Таня Берс. И еще старшая сестра Лиза у них была, и пятеро братьев. Лев Николаевич Толстой являлся другом детства их матери, поэтому запросто был вхож в дом Берсов: то к обеду приходил, то вечером на чай. Девочки росли у него на глазах, и поначалу никто не подозревал, что он женится на одной из них. А потом все почему-то стали думать, что он влюблен в старшую, Лизу. Так было принято, что если приходил ухажер, то значит, к старшей сестре. А он, оказывается, на среднюю засматривался. Вот все удивились, когда предложение он сделал Соне! Вот уж поплакала тогда Лиза!
А Танечка, младшая, в это время была еще ребенком. Ей шили короткие белые платья, она учила уроки, у нее была кукла Мими, с которой она играла в свадьбу, заставляя своего кузена эту куклу целовать. Таня была живой и непосредственной, вполне могла на шкаф залезть, чтобы гостей рассмотреть исподтишка, или под роялем спрятаться, чтобы петь не заставляли. А пела она прекрасно, о ее голосе упоминается буквально в каждых, в каждых воспоминаниях и мемуарах, которые я читала. Не девушка, а мечта!
Ну-ка, смотрим на фото и выбираем мужа для Татьяны.
Который вам больше нравится?
Слева, в усах, родной брат графа Льва Толстого, Сергей Николаевич.
Справа, в бороде, кузен Татьяны, Саша Кузминский. Александр Михайлович то есть, на Сашу он тут уже не тянет...
Какую роль они сыграли в судьбе Татьяны, я расскажу чуть ниже.
Вообще, ужасно интересно читать о жизни девочки, девушки того времени. То ее мамА не взяла в театр, потому что пьеса слишком «для взрослых», и она плачет в пустой зале, и тогда папА жалеет ее и разрешает ей ехать. То крестная дарит ей на день рожденья «живой подарок» - но не черного пуделька, как мечтала Таня, а крепостную девочку Федору. В приданое. Таня недовольна, она-то хотела собачку. Но ничего, и Федора пригодилась…
Когда Соня вышла замуж за Левочку и уехала в Ясную Поляну, Таня стала чуть ли не полжизни проводить там, у сестры. Этим она очень скрашивала Соне жизнь. А с Левочкой ездила на охоту, на пикники, на балы. Попутно влюбляясь то в своего кузена Кузьминского (за которого в конце концов и вышла замуж), то в некоего Анатоля (тоже родственника, кажется), который, судя по всему, в почти неизмененном виде и вошел в «Войну и мир» в качестве соблазнителя Наташи Ростовой.
Ах да, а Наташа Ростова – это она, Таня, и есть. Именно в те годы, когда подрастающая 16-18-летняя Таня жила в Ясной Поляне, Толстой и писал «Войну и мир», и открыто говорил Тане, что он ее «списывает». Вот потом все знакомые потешались, читая «Войну и мир» и угадывая, с кого Толстой кого списал. Практически во всех героях узнавали разных знакомых людей.
Очень волнующие, переполненные и радостью, и печалью страницы воспоминаний Татьяны Кузьминской рассказывают о тех днях ее жизни, когда она еще не была Кузьминская, когда она мечтала носить фамилию Толстых и выйти замуж за брата Левочки, Сережу. Этот Сережа (Сергей Николаевич, тоже «старый», почти 40 лет против Таниных 17-ти) жил в соседнем имении Пирогове и часто приезжал в гости, и восхищался Танечкой, пылинки сдувал, смотрел проникновенно. Ах, как они полюбили друг друга!
А то, что у него в Пирогове была, как бы мы сейчас сказали, «гражданская» жена, цыганка Маша, и трое детей (а потом и четвертый подоспел), это пустяки, дело житейское. Отослать ее в табор, денег дать, и делов-то! Да и что тут такого, собственно. Подумаешь, баба какая-то, подумаешь, дети. У Льва Толстого у самого в Ясной Поляне жила любовница Аксинья, замужняя крестьянка, которая ему и сына родила. Воображаю, каково было Софье Андреевне, когда эта Аксинья приходила в барский дом полы мыть….
Что самое интересное, об этой цыганке и о детях прекрасно знали ВСЕ – и Лев Толстой, и родители Тани, и кажется, даже Софья Андреевна. И всем казалось это совершенно обычным делом – то, что барин, прижив четверых детишек от цыганки, собирается жениться на непорочной и юной девушке своего круга. Никто не считал его подлецом или нечистоплотным, все просто переживали, что есть такое вот «осложнение» в виде семьи…
А вот красавица-певунья Таня о существовании Маши и детей не подозревала. Видела одного из детей, Гришу, но думала, что он просто так, взят на воспитание из жалости или нечто в этом роде… А что Сергей Николаевич уже 15 лет живет семьей с матерью этого мальчика, она и знать не знала, и все родственники-знакомые ей не сообщали, берегли ее… В Ясную-то Поляну Сергей Николаевич цыганку с детьми не привозил, всегда приезжал сам, как холостой, каковым он формально и являлся….
Тем временем страсти накалялись. Сергей Николаевич сделал Тане предложение, она согласилась, разумеется. Только решили год подождать, ведь она так молода, пусть проверит себя и свои чувства. Знакомо? Опять Наташа Ростова, только уже с Болконским.
Таня уехала домой в Москву к маме-папе. Именно там она и узнала о наличии у С.Н. – жены и детей. Плакала. Написала ему письмо с отказом, «возвращаю вам свободу». А потом выпила яду, какого-то порошка для бытовых нужд, вроде отбеливателя, я сейчас не помню точно. Но, к счастью, не умерла…
Да, страсти-то какие! Было Толстому с кого свою героиню писать!
После этого несчастливого романа с С.Н.Толстым Таня перестала гостить в Ясной Поляне (ведь туда мог приехать ОН!), и проводила много времени в соседнем имении, в семействе Дьяковых, где ее очень любили. Вообще, интересно это – вот так запросто жить или гостить по полгода в семействе, где ты вовсе не родственник, а просто друг, и тебя любят, и твоего общества жаждут.
Очень тяжело она переживала смерть Долли Дьяковой, а муж этой Долли через три месяца после похорон уже просил у Тани ее руки. Может, потому Дьяковы и привечали Таню так усердно – умирающая жена готовила мужу новую супругу, а муж особенно и не сопротивлялся?
Так или иначе, Таня Дьякову отказала. И вышла замуж за своего кузена Сашу Кузьминского, с которым с детства то дружила, то считалась его невестой, то опять дружила, то ссорилась, то мирилась.
Воспоминания Татьяны заканчиваются на моменте, когда она вышла замуж, забеременела и родила своего первого ребенка, девочку Дашу, которую назвала в честь любимой Долли. Даша родилась 13-го числа… И Татьяна боялась, что это к несчастью. Так и вышло, девочка прожила только пять лет…
Всего у Татьяны Кузьминской было 8 детей (это я уже из Википедии узнала).
Даша 1868
Маша 1869
Вера 1971
Таня 1872 (тоже умерла маленькой)
А дальше пошли мальчики.
Миша 1875
Саша 1880
Вася 1883
Дмитрий 1888
Вся эта большая семья моталась по свету, так как Александр Кузьминской был прокурор и работал сначала в Туле, потом был назначен на Кавказ, потом в Харьков, через несколько лет в Петербург. Но где бы они ни жили, на лето семья Кузьминских приезжала в Ясную Поляну, и эти летние месяцы обе сестры, и Соня, и Таня, считали самыми радостными в году.
Очень жаль, что Татьяна Андреевна не закончила свои воспоминания. Она очень подробно рассказала о юности, о годах до замужества, проведенных в основном в семействе Толстых, о своих романах. Самое интересное время для женщины, да? Пока она прекрасна, все восхищаются ею, а она выбирает, с кем связать свою судьбу…
Прожила Татьяна Андреевна 79 лет и умерла в Ясной Поляне, в 1919 году, уже будучи вдовой, под присмотром племянницы Саши.
Смотрите, какая она была волшебная старушка.
Семья гоф-медика Андрея Евстафьевича Берса только потому и осталась в памяти народной, что красавица Соня Берс вышла замуж за Льва Николаевича Толстого, а ее младшая сестра Таня стала прототипом Наташи Ростовой.
Татьяна Берс оказалась самой большой любовью брата великого писателя Льва Толстого - Сергея, которого будущий классик обожал и считал идеалом человека. Как было классику удержаться и не вывести Танечку Берс в образе самой обаятельной своей героини? "Я тебя всю записываю!" - говорил невестке Лев Николаевич, а под его пером постепенно рождался образ Наташи Ростовой, прелестного юного создания, светящегося изнутри от счастья и искренности. Естественность манер, ошибки во французском, страстное желание любви и счастья, присущие реальной Татьяне Берс, придали законченность образу Ростовой и: множество пороков образам других героев романа - Друбецкого и Куракина, в частности. Танечка не отличалась осмотрительностью поведения, но Толстой не захотел менять сущность своей героини, несмотря на патриархальность воззрений. И Лев Николаевич просто-напросто ревновал Татьяну, наградив поклонников реальной девицы Берс неблаговидными ролями и пакостными наклонностями на страницах "Войны и мира".
Первой любовью, а по прошествии немалого срока - супругом Тани был ее кузен Александр Кузьминский. Это его черты проглядывают в Борисе Друбецком, которому Наташа вскружила голову по молодому задору и девичьему легкомыслию: "Что за глупости! - говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность. - Ну, не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело". Воистину, "Cousinage dangereux voisinage" - "Двоюродные - опасные соседи"! Кузьминский был человек чести, альтруист и даже в некотором роде простофиля. Друбецкой - фигура совсем другого плана. Неискренняя, алчная натура Друбецкого прорывается сквозь внешнюю благопристойность манер и успешность карьеры: "Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых", - ехидно отмечает в своем романе Толстой. Потом автор подбирает изменщику подходящую парочку - лгунью и распутницу Элен Безухову. При том, что чистый душой Александр Кузьминский много претерпел страданий от своей возлюбленной, а наградой ему за верность были только вполне официальные письма, которые, прежде чем оказаться в руках одуревшего от любви кузена, проходили строгую цензуру у старшей из сестер Берс - Лизы. Впрочем, однажды влюбленные дети (Тане было четырнадцать лет, Александру - семнадцать) позволили себе поцеловаться, но тут же решили, что больше "ничего такого" делать не станут. А когда Танечке исполнилось шестнадцать, она уговорила отца взять ее с собой в Петербург.
Столица опьянила Татьяну как вино. В гостях у своей тети, начальницы Николаевского института благородных девиц Екатерины Николаевны Шостак, юная Берс встретилась со своим новым увлечением - сыном Екатерины Николаевны, красавцем, светским львом, умным и обаятельным кавалером - Анатолем Шостаком. Лев Николаевич не мог простить своей родственнице вот так внезапно возникшего чувства почти недозволенной близости с Шостаком, а самому Анатолю - его могучего сексапила. Пока Таня, мчась в вихре светской жизни, задавала себе животрепещущий вопрос: "Можно ли любить двоих?" - ее дорогой кузен Александр Кузьминский просто-напросто самоустранился и переживал измену любимой "вдали от шума городского". Неопытная пылкая девица оказалась предоставлена сама себе в трудном деле выбора поклонника. Но тут за Танину честь вступился Лев Николаевич, которому этого вообще-то по статусу не полагалось. Для начала он устроил младшей Берс скандал и долго повторял: "Не попускай себя!" - после небольшого инцидента на загородной прогулке. Ехавшие верхом Таня и Анатоль отстали от остальных: у Татьяны ослабла подпруга, а Шостак воспользовался ситуацией, чтобы признаться своему "предмету" в любви. Тщательно выпытав подробности Татьяниных ощущений в момент любовного объяснения, Лев Николаевич сделал для себя конспектик, и впоследствии Берс с возмущением увидела свои откровения на страницах романа. "Я и не подозревала тогда цели его вопросов и была с ним откровенна", - напишет она в своих мемуарах. Шостака, предоставившего писателю бездну материала, семейство Толстых фактически выставило вон, и тому пришлось уехать. Что поделать: то были времена, когда девушке не полагалось выбирать себе героя своего романа. Татьяна и Анатоль не виделись после этого больше семнадцати лет и встретились уже семейными людьми. Влюбленному светскому льву Толстой отомстил в своеобычной манере: Анатоль Курагин, литературное воплощение Шостака, - "беспокойный дурак", по выражению собственного отца, пустой волокита и безоглядный кутила - не достоин ни любви, ни дружбы, ни уважения.
Создается впечатление, что Лев Николаевич ревновал как бы не за себя, а за своего любимого брата Сережу, который подходил Танечке еще меньше, чем мямля Кузьминский и повеса Шостак. Восхищаясь глубиной натуры и добродетелями старшего брата, Левушка вывел Сережу в рассказе "После бала". Поводом для этого послужило реальное событие: Сергей рассказал брату о том, как однажды после бала, ощутив в своей душе яркое чувство к очаровательной девушке, он последовал за предметом своей страсти до самого дома, залез на балкон ее спальни и узрел девицу молящейся перед сном. Красавица стояла на коленях возле кровати и твердила молитвы, попутно поедая конфетки из стоящей рядом на столике бонбоньерки. Обнаружив, что у нежного создания имеется не только тонкая натура, но и вполне материальный желудок и недурной аппетит, Сергей совершенно разочаровался в своей любви. Он слез с балкона и более не пылал к лакомке страстью. И этот зануда, по мнению Льва Николаевича, прекрасно подходил живой и веселой Танечке Берс!
Тем не менее в период жениховства Льва Николаевича Таня и Сергей Николаевич сблизились: Татьяне было всего шестнадцать, а Сергею - уже тридцать шесть, он был опытный дамский угодник. Младшая Берс то по-женски грациозно кокетничала, то засыпала в гостиной на диванчике, по-детски приоткрыв рот, и была такой обворожительной, что со старшим Толстым случилось то же, что и с князем Андреем при виде Наташи Ростовой: "Вино ее прелести ударило ему в голову". Сергей искренне удивлялся, что брат намерен жениться не на младшей из сестер, а на скучноватой и неяркой Соне. Татьяна Берс, покорив новоприобретенного родственника, и сама влюбилась без памяти. "Чувство любви наполнило все мое существо", - признавалась она. Весной 1863 года Сергей Николаевич сделал Танечке предложение, но свадьбу отложили на год из-за молодости невесты. В назначенный срок жених приехал в Ясную Поляну. До свадьбы оставалось две недели, приготовления шли полным ходом.
И тут выяснилось неожиданное: добродетельный братец Льва Николаевича, оказывается, уже полтора десятилетия незаконно сожительствовал с цыганкой Марьей Михайловной, прижил с нею целый выводок детей и только теперь задумался: а как воспримет его брак бедная, но гордая цыганка? О чувствах собственной невесты он при этом не слишком заботился: такта Сергею Николаевичу явно не хватало. Метания на тему "Стоит ли мне жениться на девице Берс?" не могли не обидеть девушку, собравшуюся под венец. Тане тоже нельзя было отказать в гордости и самоуважении: она вернулась к родителям в Москву, где сильно скучала по неверному суженому и даже пыталась отравиться. Яд она предпочла продолжению отношений с Сергеем. От гибели Татьяну спас почти забытый ею Александр Кузьминский. Он пришел с визитом после долгого перерыва буквально в ту минуту, когда несчастная девочка приняла отраву. Его неожиданный визит, как перст судьбы, вернул Тане жизнь и силы, она начала поправляться и оживать.
Через год, придя в себя после пережитой трагедии, Берс снова приехала в Ясную Поляну, будучи уверена, что Сергей Николаевич больше не появится после того, что он наделал своим легкомыслием и неделикатностью. Зря она верила в здравомыслие и порядочность старшего Толстого! В мае Сергей приехал как ни в чем не бывало, и все завертелось как безумная карусель. Майские сумасшедшие ночи, свидания и романтические объяснения, которым Лев Николаевич уже не препятствовал властью главы семьи, - они разрушили последние оплоты благоразумия между Сергеем и Татьяной. Вероятно, могло бы дойти до последней крайности, но Сергей внезапно сбежал из имения и прислал брату отчаянное письмо, жалуясь, что ему "совершенно невозможно покончить с Машей". У Льва Николаевича хватило смелости показать послание Тане. То, что это последнее предательство не сломило Татьяну, было настоящим чудом. Лев Николаевич не преминул понаблюдать за страданиями невестки и отразить их в переживаниях Наташи Ростовой. Как и у героини романа, Танина сердечная рана "заживала изнутри", она снова научилась улыбаться и петь. Кузьминский больше не оставлял свою первую любовь, ухаживал за ней в горе и в радости, а в 1867 году состоялась их свадьба.
Напоследок судьба учинила над Сергеем Толстым, решившим жениться на своей цыганке, и Татьяной Берс скверную шутку: когда обе пары - Татьяна и Александр, Сергей и Марья - ехали к священнику назначать срок венчания, их кареты встретились на проселочной дороге. Седоки раскланялись и разъехались, не сказав ни слова. В ту ночь подушка Тани была мокра от слез. Много лет спустя племянник Берс, сын Льва Николаевича Илья, писал: "Взаимные чувства дяди Сережи и тети Тани никогда не умерли: Им удалось, может быть, заглушить пламя пожара, но загасить последние его искры они были не в силах". То же мнение возникло и у Кузьминского, после того как он прочел дневники своей невесты с ее разрешения. Страсть, ощутимая в каждой строке, вызвала у него ревнивые упреки. Татьяна ответила ему: "Я никому не позволю властвовать над моей душой и сердцем!" Ее нелегко было подчинить обстоятельствам.
Впереди у Татьяны Андреевны Кузьминской была долгая жизнь, непростые отношения с мужем, так никогда и не угасшие до конца чувства к Сергею Николаевичу. Но у этой хрупкой женщины была недюжинная и сильная натура. Лев Николаевич изобразил в замужней Наташе свой идеал матери семейства, "бросившей сразу все свои очарования". Но Татьяна не поддалась его влиянию и не стала воплощать собственной жизнью чужих идеалов: не бросала своих "очарований", не показывала гостям описанных пеленок и по-прежнему много внимания уделяла "деликатности речей" и туалету. Таня Кузьминская не слилась с образом Наташи Ростовой. Она была и осталась одной из тех немногих женщин, которым Лев Толстой позволял спорить с собой и отстаивать собственную точку зрения. Отметим, что его жена Софья Андреевна, например, к этой категории не принадлежала. Независимая и яркая, Татьяна Берс-Кузьминская жила собственной жизнью. Долгие годы она отстаивала свое "я" от искренних забот любящей родни - тяжкая ноша для совсем юной девушки. До сегодняшнего времени Татьяне Кузьминской приходится соперничать со своим литературным воплощением. И, надо сказать, в этой борьбе она вышла победительницей!
