Лекции александра таирова о живописи. Чувственный модерн Густава Климта

Спасибо Екатерине Богоненковой и ГЦИИ за помощь в организации интервью.

+MK (Михаил Конинин): Когда вы решили стать художником?
АТ (Александр Таиров): С детства. Я не стремился стать художником осознанно, но наклонности были давно. Был один человек, который у меня отбил желание рисовать, это было еще в Тбилиси, я был во 2-3 классе: я сам пошел учиться рисовать в Дом Пионеров, а он поставил перед нами гипсовую розетку и ушел. Как можно перед детьми ставить такие вещи? Я порисовал один раз, второй, не понимая зачем я это делаю.
Потом я собирался поступать на факультет кибернетики в Тбилисском университете. Потом я в армии был полковым художником. И потом уже здесь, в Новосибирске, я работал в кабинете художественного конструирования в НЭТИ, дважды ездил в Строгановку, по полгода учился.
У нас тут была мощная секция плакатов, которая заинтересовала москвичей. Мы сделали две или три выставки плаката, на которую даже приезжали из Москвы.

+ЕБ (Екатерина Богоненкова): Были ли люди, которые оказали на вас влияние?

АТ: Нет, я не могу вспомнить ни одного человека, который повлиял на мою судьбу. Может быть немного в кабинете художественного конструирования, там собралась интересная команда из интеллектуалов. Это меня и удержало в Новосибирске, иначе бы я уехал.

+МК: Почему вы приехали в Новосибирск?
АТ: Тут у меня жила сестра. Она приехала сюда по распределению из Тбилиси. Одна сестра у меня была здесь, другая была в Москве. И я порассуждал, мне было интересно приехать посмотреть Новосибирск. Романтизм, смешанный с авантюризмом.

+МК: Когда вы приехали?
АТ: Почти сразу после армии. Я приехал, поступил в НЭТИ, поскольку он был рядом с домом где жила сестра. Так было удобно, потому что в Новосибирске тогда еще не было метро. Я думал поступить в строительный институт, где отделение архитектуры, но не получилось, и я пошел в НЭТИ. И я ничего не проиграл, потому что есть что-то такое, что ведет человека. Есть какие-то вехи в жизни, они могут быть расставлены по-разному, но они каким-то образом подбивают двигаться тебя в определенном направлении. Ведь мне моя другая сестра предлагала остаться в Москве, но мне было интересно сюда приехать. А сейчас я понимаю, что, если бы я остался в Москве, я, наверное, бы добился большего, обладая тем что я умею. Но получилось так, что я приехал сюда и ряд обстоятельств меня здесь удерживали. В частности, кабинет художественного конструирования и та мощная команда которая там была. Из которой два человека уже ушли из жизни, один в Австралии, другой здесь. Замечательные люди были, например, Леонид Владимирович Левицкий, изумительный художник, карикатурист. Он потом переехал в Одессу, там работал в журнале «Фонтан», он был художник от бога.

+МК: Как вы начали вести арт-встречи?
АТ: Я в ГЦИИ веду студию для взрослых. И в первую «Ночь в музее» мы вывесили «Ночной дозор» Рембрандта, известный новосибирский художник Александр Шуриц хотел вести здесь программу, связанную с одной картиной. И он рассказывал о ней и о Рембрандте всем, кто здесь был.
Я пришел послушать, и пришел к выводу, что об этом можно рассказать гораздо интереснее — о Рембрандте, о его картине, о ее композиционном строении. Я послушал и ничего не сказал. А когда Шуриц уже ушел пришли мои студийцы и попросили рассказать об этой картине, о ее особенностях. И я своим студийцам объясняю композиционное строение, цветовое решение, особенности картины и даже не обращаю внимания, что происходит за нашей спиной. Потом смотрю, там люди стоят, слушают. А потом ближе к полуночи пришел сюда губернатор, с министром культуры. И меня директор попросила рассказать о картине. И у директора возникла мысль, что, если сделать на следующей «Ночи в музее» рассказ о каком-нибудь художнике. Она называлась «Вкус Италии» и мы решили рассказать о Боттичелли.
И я рассказал о Боттичелли. Когда здесь висел один Рембрандт, я подумал, что этого мало. Ведь если мы говорим о Рембрандте, то надо повесить остальные его картины, но зал был пустой, висел только «Ночной Дозор». А когда мы повесили Боттичелли, то мы сделали зал посвященный Боттичелли, и я рассказал о Боттичелли. И некоторые люди приходили по два-три раза, потому что каждый раз я рассказываю что-то новое, все время какие-то новые подробности. И тогда директору пришла мысль, сделать это отдельной программой, которую мы будем предлагать в качестве отдельного проекта. И осенью мы повторили Боттичелли, пришло человек 25. И тогда мы решили, что раз это интересует людей, то мы будем продолжать. После Боттичелли был Моне, потом Петров-Водкин. И таким образом эта программа идет уже третий год.

+МК: Людям важно искусство?
АТ: Люди вообще нуждаются в том, чтобы ощущать часть мира, которая вне их, внутри той среды которую они создают. Потому что то, что вне нас чрезвычайно разнообразно и украшено невероятно красивыми и гармоничными формами. А то пространство, которое создает человек оно лаконично и выхолощено. И человек подспудно хочет видеть часть внешнего мира внутри того пространства, которое создает. Живет ли он в пещере, или в вигваме, в юрте, в том или ином образе он это жилище обустраивает и оснащает какими-то элементами, которые нас окружают. Это и звери, и растения. Если вы обратите внимание, во многих атрибутах нашей жизни присутствуют растительные орнаменты, хотя, казалось бы, какое отношение имеет орнамент к серьезным вещам: государственным институтам, гербам, украшениям залов. Но это является неотъемлемой частью даже в торжественных ситуациях. Там, где есть возможность вложить достаточно денег и пригласить художников, то это делается все для того чтобы это было торжественно. Потому что пустой зал не будет торжественным, если он не будет украшен.

+МК: Новосибирск часто считают серым, унылым городом.
АТ: Так оно и есть. Он еще не имеет ни традиций, ни культуры. И люди, которые управляют этим городом тождественны городу: они отсюда, они кровь от крови, плоть от плоти этого города. Они же не имеют глубокой преемственности в воспитании, в традициях, в образовании. Люди достаточно простые: если был Толоконский, то он здесь вырос и, как говорят в народе, ничего слаще морковки не видел, и эту же морковку он будет воспроизводить где бы он ни был. И он не будет понимать значение культуры, в том плане, когда это идет из поколения в поколение, когда это впитывается с молоком матери. У города нет традиций. Поэтому тут культурный слой толщиной в 1 ангстрем, потому что 100 с лишним лет для города — это ничего.
Конечно, те несколько питерских инженеров, которые начинали строить город, они осуществили свой вклад, мы видим эти старые сооружения. Но они ушли и никому они свое наследие не передали. Если бы их было несколько тысяч, то город имел бы совершенно другой облик.
Еще, во время эвакуации, была вторая волна питерских инженеров, оставивших свой след. Они проектировали ул. Станиславского, ул. Авиамоторную, улицы которые носят на себе печать «питерского ампира». Но они тоже уехали. И опять Новосибирск оголился. И еще удар по Новосибирску нанесла Перестройка и 90-е года. Сейчас всплыло на поверхность то, что было скрыто. Потому что все те, кто разбогател и все, от кого зависит облик города, и кто что-то решает — люди малограмотные.
И кто сейчас обладает деньгами, нувориши, им город безразличен, потому что они совершенно себя здесь не видят. А если видят, то не знают, как это все реализовать. Потому что город большой и весьма бестолковый, который по сей день остается городом-подростком, не осознающим себя, грубым, немного нахальным, своенравным и претендующим на что-то, без серьезных на то оснований. Называть себя столицей Сибири — это только декларация. Городу помогло, что в Академгородок приехали ученые. Но Академгородок живет обособленно, и по нему тоже ударила эта волна 90-х годов, потому что все, кто мог уехать — уехали. Все меняется, и та каша, в которую город окунулся сейчас, она опять ничего хорошего городу не сулит, потому что искусство в загоне.
Идет деградация города. Несмотря на внешние проявления, например, бурное строительство, но это только нажива. Нет никаких надежд что культура города многое получит от этого. А без культуры не может быть ничего. Потому что, во-первых, культура смягчает нравы, во-вторых, культура формирует тонкие моменты в восприятии человека, которые помогают ему совершенствоваться в науках. Наука идет рядом с культурой.
Если мы посмотрим историю, везде где общество начинает богатеть, где понимают, что надо вкладывать деньги не только в набивание живота, начинается развитие культуры. Как говорили в Риме: «Хлеба и зрелищ». А со зрелищами в Новосибирске из рук вон плохо, если представить всю новосибирскую агломерацию, то все сосредоточено на маленьком пяточке в центре. А у города есть левый берег и правый. Хорошо, когда все рядом, а когда мороз, короткий день, после 10 часов вечера автобусы не ходят, то в центр особо не наездишься. И если бы не метро, то город был бы вообще выключен. А возьмем левый берег, там живет 500-600 тыс. человек. Это отдельный большой город, но там нет концертного зала! Реконструируют, строят — опять здесь. Зал Каца построили, он стоит пустой, свет постоянно не горит.
Изредка здесь происходят какие-то события, а на левом берегу — ничего нет! Спальный район, люди там брошены, строятся только торговые центры. И мы говорим: «ах, у города нет денег», но значит на торговые центры находятся деньги? Мы же понимаем, как это делается: люди берут кредиты и строят. Город! Возьми кредит и построй культурный ансамбль! Это сторицей вернется тебе. Не сразу, через 10-15 лет, но будет отдача. Люди почувствуют самоуважение, когда на левом берегу будет мощный культурный центр. Если мы посмотрим на город композиционно, то мы понимаем, что должны быть очаги культуры не только в центре. Они должны быть распределены равномерно, потому что все не наездятся в центр, и люди живя в спальных районах ничего, кроме торговых центров, не видят.
Я давно участвовал в проекте, где говорилось как изменить город. Мы, дизайнеры, художники, рассуждали и придумали мощный проект. Вот в центре есть пойма реки, красивое место, абсолютно пустое. Там можно построить культурно-исторический парк, причем я его мыслил под крышей, мы же в Сибири живем. Если сделать парк развлечений, строить не сразу, а блоками — с дендрариями, с кинотеатрами, с познавательными аттракционами, люди бы приезжали туда утром и целый день гуляли, играли. И шаг за шагом наращивая мы бы получили огромную культурно-историческую агломерацию. Представляете, как это было бы здорово! Это бы дало отдачу, потому что там были бы и кафе, и рестораны.
Но нет воли, и поэтому власть будет заниматься латанием дыр. Тогда как в любую историческую эпоху князья строили огромные храмы, оставляя после себя памятники искусства. А здесь, что они после себя оставят? Ведь Помпиду, когда уходил, построил Центр Помпиду, Жискар д’Эстен построил Французскую Национальную Библиотеку. То есть каждый мыслящий человек стремится оставить после себя какой-то материальный след. А полуторамиллионный город может саккумулировать средства чтобы построить что-то. И если бы мы заложили этот культурно-исторический памятник и строили бы так как строят торговые центры, то я уверяю вас, он бы уже сегодня был. И он был бы местом паломничества не только новосибирцев, но и всех окрестных деревень и городов. И сейчас, когда люди идут в «Мегу», она немного напоминает, то, о чем я говорю. Ведь зачем люди туда приезжают? Вы думаете только за покупками? Нет, они приезжают погулять по красивым улицам города их мечты. Идешь по ее улицам: светло, красиво, широкие проходы — это все создает ощущение. И люди на целый день туда уезжают. В этом я увидел то что я хотел сделать, и оно сделано, правда фирмой из-за рубежа и в виде торгового центра. А все могло бы быть по-другому. И всего этого Новосибирску не хватает, а люди к этому тянутся.

МК: Есть же люди, которые что-то делают, кто пытается развивать культуру в Новосибирске? Вы арт-встречи устраиваете, например.
АТ: Арт-встречи - это такой маленький шаг. Но если бы кто-то это делал помимо меня с такой же результативностью, это было бы событием. Но вот смотрите: такое событие происходит в Новосибирске, и никому до этого дела нет. Никто об этом не пишет, не говорит. Но люди находят этот мерцающий огонек. Он очень слабый и если я перестану этим заниматься, то и этого больше не будет. Потому что это все построено на том, как я это делаю. Потому что в Художественном музее ведутся «Лектории» и мне неоднократно говорили: «я туда ходила, там немного людей, но даже не в этом дело. Я там чуть не заснула. Там читают по бумажке, слайды показывают». Эта форма имеет право на существование, просто мы нашли принципиально важную форму участия человека в этом пространстве. Он находится в выставочном пространстве, где он видит картины художников, и он постоянно находится в этом визуальном поле, и он слушает меня. И он свободен в этот момент и фиксируется не на том, о чем я говорю, а он может рассматривать любую картину. Он ощущает себя на выставке, в окружении работ этого художника о котором идет речь. И это создает принципиально другую атмосферу. Потому что если бы слайды показывали, то это было бы совсем другое. А я имею возможность переходить от картины к картине не в каком-то определенном порядке, а спонтанно. Вдруг у меня возникает мысль, и я перехожу к другой картине. Этот формат, он очень интересен этим эффектом присутствия. Может быть люди ощущают здесь присутствие художника. Тут еще важна эмоциональная составляющая, которая мне присуща, от природы или национальных корней, или воспитания или от того что я вырос в Тбилиси, а там многое построено на эмоциях.
А вообще человек в большей степени воспринимает происходящее через чувства. Это мощный фактор воздействия на человека. И когда я как художник объясняю: композиционный строй, говорю о цвете, ритмическое строение картины. И человек становится соучастником этого процесса, понимает, как это построено, с помощью каких средств и способов художник добивается такого воздействия. И когда человек в следующий раз куда-нибудь придет, он будет искать тот более глубокий смысл, который находится за пределами понимания обычного зрителя.

+МК: Вы в Тбилиси возвращаетесь?
АТ: Я поначалу возвращался, а потом перестал. Я потерял связь с городом. Какой-то нерв ушел.

+ЕБ: А когда там были события в связи с развалом СССР вы какую-то позицию занимали?
АТ: Я считаю, что, во-первых, народ спровоцировали. А во-вторых, сыграли на том, что грузинам всегда было свойственно. Им всегда была свойственна некоторая чванливость, высокомерие и заносчивость. Особенно у интеллигенции. Это ощущение своего превосходства над русскими. Меня не удивило то что там произошло. Россия холила-лелеяло такое дитя, в Советском Союзе было — грузинская культура, песни, фильмы. Они были обласканы, но они это трансформировали в собственную исключительность, в презрение к русским, как к некультурным, как к рабам. А русские — народ великодушный. Я и тогда, живя там, сталкивался с проявлениями такого заносчивого, пренебрежительного отношения: мы исключительные, у нас древняя история. Хотя Россия спасла их от уничтожения и ассимиляции.
И я по началу приезжал в Тбилиси, а потом я перестал ощущать эту атмосферу. Разорвалась какая-то связь. Хотя мне там было всегда тепло, я вспоминал как гулял по улицам своего детства. Я жил в центре города, гора Мтацминда, очень старый район — очень красивый. А потом, когда приехал, я ощутил пустоту и у меня как отрезало. Я помню, как я летел из Керчи в Новосибирск и была посадка в Сочи, и я подумал: Тбилиси рядом, можно поехать. И вы знаете что? Я понял, что меня ничего туда не тянуло, хотя там и мама жила и все. И я сел на самолет и полетел в Новосибирск. И с тех пор я в Тбилиси не был. Хотя было бы любопытно приехать туда. И я думаю, что Грузия многое потеряла, уйдя из-под дружеского крыла России. Потому что они никому не нужны со своей культурой на Западе, потому что Запад, как он считает, настолько от них ушел в интеллектуальном, цивилизационном плане, что какая-то 3-4 миллионная Грузия той же Америке не нужна. Они еще не получали щелчка по носу, ведь Россия их любила, ценила, понимала. Россия тиражировала их культуру. Она и предъявляла миру грузинскую культуру

+МК: Есть ли в Сибири какая-то особая культура? Сибирский менталитет?
АТ: Я думаю, есть заскорузлость. Есть жесткость характера. Насчет стойкости характера мне сложно говорить, потому что я не жил здесь в период испытаний. А когда я приехал сюда, меня поразила резкость, грубость, жесткость. Никакого тепла я не испытывал. Я не нахожу особой разницы в жителях больших, урбанизированных городов. Только в речи есть различия, как говорят сибиряки.

+МК: Есть ли у новосибирских художников особый стиль?
АТ: Никакого. Здесь же нет школы. Здесь нет традиций. Пройдет 200-300 лет прежде чем они появятся. Томск, Барнаул, даже Бийск — там вы чувствуете дух. А приезжая в Новосибирск вы видите эту расхлестанность, эти огромные масштабы, более быстрый темп. А если вы возьмете Томск, Барнаул, то там другая самобытная культура, и это чувствуется. А Новосибирск — он подросток. А подростки — это несформировавшийся характер, резкость поведения, порывистость, завышенная амбициозность, противопоставление себя всем остальным, мощная энергия. Вот это — Новосибирск.

+ЕБ: Что такое «пошлость» в вашем понимании? Как вы бы для себя охарактеризовали?
АТ: Я нахожу пошлость во вторичности. Мы вторичны по отношению ко всему, что нас окружает. Мы вторичны по отношению к Москве, по отношению к Питеру, к Европе, к Америке, к англосаксам. Весь город увешан претенциозными вывесками и названиями, и это ни о чем другом не говорит, кроме как о пошлости. И вы даже не осознаете, как это пошло, когда здесь говорят: «Вау!», «Упс!».
Но вопрос в другом: мы не осознаем себя, как общность, имеющую традиции и культуру гораздо более глубокую, чем та же Америка. И это все исходит от власть имущих, от нуворишей, и когда трехэтажное здание называется «Манхеттен» — это просто смешно. Люди просто не понимают насколько это убого, не потому что Манхеттен — это что-то запретное, а потому что ты даже не понимаешь, где Манхеттен и где ты. И это жалкое стремление уподобиться. Но ты был на Манхеттене? Ты видел какая это мощь, какие это деньги? Они тебя даже не замечают, а ты построил что-то убогое и называешь это «Манхеттом». Весь остальное так же: «Версаль», «Сан-Сити». Вот это есть пошлость. А за всем этим идет пошлость бытового порядка. Пошлость — это отсутствие культуры, отсутствие понимания традиций, отсутствия ощущения своих корней. Это и в манере поведении. Это и в том, что ты не пытаешься даже учиться быть каким-то иным на своих же образцах. Мы спасемся только если мы углубимся в изучение своей культуры, своих традиций и их отшлифуем и поднимем на новый уровень.

————-

Таиров Александр Иванович Родился в Тбилиси 3 июля 1947 года, окончил школу, отслужил в армии в качестве полкового художника. После армии приехал в Новосибирск. Учился в Новосибирском Электротехническом Институте и одновременно работал там же в кабинете художественного конструирования. Защитил специализированный диплом по дизайну. Дважды проходил учебу на факультете повышения квалификации в МВХПУ (бывшее Строгановское), где занимался рисунком, живописью… Занимался плакатной графикой. Неоднократно был на творческих дачах Союза художников по плакату. В 1984-1985 гг принимал активное участие в составе авторского коллектива в создании серии плакатов для Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве, был удостоен звания лауреата фестиваля. Член Союза художников с 1985 года. Главный художник Новосибирского Государственного Технического Университета. Участник областных, республиканских и международных выставок. В настоящий момент занимается дизайном, графикой, живописью, фотографией.

Александр Яковлевич Таиров - русский советский режиссер, основатель и руководитель Камерного театра. Спектакли «Фамира-кифаред» (1916), «Саломея» (1917), «Федра» (1922), «Любовь под вязами» (1926), «Оптимистическая трагедия» (1933), «Мадам Бовари» (1940), «Чайка» (1944), «Без вины виноватые» (1944) и др.

Александр Яковлевич Таиров родился 6 июля (24 июня) 1885 года в городе Ромны Полтавской губернии в семье учителя. Его первые театральные впечатления связаны со спектаклями братьев Адельнейм - трагиков, разъезжавших по российской провинции. Таиров начал играть в любительских спектаклях.

После окончания гимназии Александр поступает на юридический факультет Киевского университета. В эти годы он непосредственно столкнулся с провинциальным театром, играя на сцене и наблюдая игру хороших провинциальных актеров. В сезоне 1906-1907 годов Таиров выступал уже в театре Комиссаржевской. Здесь, в спектаклях Мейерхольда, он познакомился с мастерством авторской режиссуры, однако отверг раз и навсегда эстетику условного театра. Затем - Передвижной театр «мхатовца» П.П. Гайдебурова, Петербургский Новый драматический театр. Уже в Передвижном театре Таиров выступает как режиссер. Однако неколебимая рутина Нового театра, прибавившись к прежним театральным разочарованиям, послужила катализатором для решения Таирова порвать с театром.

В 1913 году он заканчивает юридический факультет Петербургского университета и вступает в московскую адвокатуру. Таирову кажется, что он разочаровался в театре. Но когда появляется К.А. Марджанов с его фантастической затеей Свободного театра, который должен был сочетать трагедию и оперетту, драму и фарс, оперу и пантомиму - Таиров принимает предложение войти в этот театр режиссером.

Именно поставленные Таировым пантомима «Покрывало Пьеретты» Шницлера и китайская сказка «Желтая кофта» принесли известность Свободному театру и оказались неожиданными, интересными открытиями. В этих спектаклях Таиров провозгласил «театрализацию театра» и выдвинул принцип «эмоционального жеста» взамен жеста изобразительного или житейски достоверного.

Премьера «Покрывала Пьеретты» состоялась 4 ноября 1913 года. Таиров, конечно, угадал в настроениях времени, в сюжете, в молодой двадцатичетырехлетней актрисе со звучным именем Алиса Коонен. Надменный фатализм, порыв и излом, волнение неоставленных надежд... Все это было в его первом спектакле на сцене Свободного театра. А 25 декабря 1914 года Таиров открыл в Москве новый театр - Камерный, ставший для молодого поколения 1910-1920 годов символом нового искусства.

Конечно, Таирову благоприятствовали обстоятельства. Он не забудет их перечислить преданные актеры-единомышленники, верные друзья, отличное помещение - особняк XVIII века на Тверском бульваре, доставшиеся почти чудом деньги. Но этого было бы мало, если бы не вера Таирова, если бы не его смелость, если бы, наконец, не его любовь к Алисе Коонен, воплощавшей на сцене совершенно особый тип (быть может, Коонен - единственная трагическая актриса советского театра). Камерный театр был воздвигнут во имя этой любви. Режиссер и актриса заключили брак в 1914 году. Театр забрал у них все, не оставив места ни для детей, ни для особо дружеских привязанностей.

1914 год. Идет Первая мировая война. А Таиров репетирует драму древнеиндийского классика Калидасы «Сакунтала». Что подвигло его выбрать именно эту пьесу Вероятно, его любовь к Востоку, прекрасный перевод К. Бальмонта, выигрышная роль для Коонен, степные и бухарские картины Павла Кузнецова, понравившиеся Таирову на выставке «Мир искусства» изысканной простотой линий и красок.

В настроениях тогдашнего времени преобладал пессимизм. Таиров же утверждал на сцене возможность другого, прекрасного мира, в котором господствуют красота, мудрость, полнота духовной жизни. Поначалу Таиров вынужден был показывать более десятка премьер за сезон. Но одна тенденция выступила сразу же он расчищал и освобождал пространство сцены. Он стремился к созданию трехмерного сценического пространства как единственно соответствующего трехмерному телу актера. В этом режиссеру помогала художник Александра Экстер. Декорации решались ею в стиле кубизма. Этот замысел, в частности, воплощал спектакль «Фамира-Кифаред». Пирамиды, кубы, наклонные площадки, по которым двигались актеры, создавали некий ассоциативный образ античной Греции. Фамиру играл восточный красавец Николай Церетели, «высмотренный» Таировым в гуще мхатовской массовки.

После «Фамиры» Таиров обратился к «Саломее» Оскара Уайльда. Оформляя спектакль, Экстер, кроме тканей, применила тонкие металлические каркасы, обручи, даже фанеру.

Впечатляющее описание того, как Алиса Коонен играла Саломею, оставил Леонид Гроссман «Но вот почти сакраментальным жестом Саломея возносит руки к глазам в благоговении перед представшим ей божеством. «Я влюблена в твое тело», - молитвенно произносит царевна, словно ослепленная явлением Бога. И тут же, в смятении и ужасе, ее руки начинают извиваться, как змеи, готовые опутать и до смерти зажать в своих кольцах намеченную жертву»...

В 1917 году Камерный театр был изгнан из особняка на Тверском бульваре, так как нечем было платить за аренду. Новое помещение - актерская биржа у Никитских ворот - мало подходило для показа спектаклей. Тратились поистине титанические усилия, чтобы повысить температуру на сцене и в зале с четырех градусов хотя бы до шести...

Для открытия сезона 191920 годов на возвращенной Наркомпросом сцене Таиров выбрал старинную мелодраму Э. Скриба «Адриенна Лекуврер». Этот спектакль станет одним из самых аншлаговых спектаклей столицы и продержится в репертуаре Камерного театра вплоть до его закрытия. После 750-го представления французский писатель Жан-Ришар Блок скажет, что Таиров и Коонен подняли мелодраму Скриба до уровня трагедии.

4 мая 1920 года в Камерном театре состоялась еще одна премьера - спектакля-каприччио по Э.А. Гофману «Принцесса Брамбилла». «Смех живой и живая радость - вот такова задача спектакля», - объяснял режиссер. Расточительно щедрое переплетение реальности и фантастики, эксцентриады и гротеска, цирковых и акробатических номеров - это и было созданное Таировым и художником Г. Якуловым царство «Принцессы Брамбиллы».

В 1922 году Таиров вместе с Якуловым ставит еще один жизнерадостный спектакль - «Жирофле-Жирофля» по оперетте Лекока. Здесь присутствовал кордебалет, как положено в шоу, и, конечно, «звезды» Коонен, сыгравшая, как и предписывало либретто, обеих героинь, и Церетели - исполнитель роли одного из женихов. Таиров утверждал в спектакле важнейшие эстетические принципы своего театра здесь разрабатывалась культура движения, культура слова, и, конечно же, в основе всего была эмоциональная внутренняя наполненность.

Таиров считал, что первый этап его исканий в Камерном театре заканчивается постановкой «Федры» Расина (1922). Множество сцен из этого спектакля вошли в историю мирового театра. Легендой стал первый выход Коонен-Федры словно сламываясь под тяжестью своей гибельной страсти, она шла очень медленно, и пурпурный плащ тянулся за ней, как огромный огненный след.

Премьеры 1922 года - «Федра» и «Жирофле-Жирофля» поставили Камерный театр на небывалую высоту. Им гордятся, в него водят иностранцев, его отправляют на гастроли за границу. Празднование десятилетнего юбилея Камерного театра проводится в Большом театре.

Гастроли в 1923 и в 1925 годах во Франции и Германии запомнились многим. Славословие и брань в прессе; подкупленные клакеры, не сумевшие сорвать «Федру», и ответственный прием, устроенный эмигрантской элитой в честь актеров Камерного театра; восторги Кокто, Пикассо, Леже... На Международной выставке в Париже в 1925 году Камерный театр завоевывает Большой приз. Таиров вернулся из поездки победителем. «Ну какие они большевики, - восклицал известный французский критик Альфред Деблин, - это буржуи на 200 процентов, художники, производящие предметы роскоши».

Таиров искал пути возрождения классической трагедии, стремясь сделать ее близкой современному зрителю. Он отрицал ложноклассическую манеру исполнения трагедии, укоренившуюся и на французской, и на русской сцене. Как вспоминала Алиса Коонен, Таиров хотел представить царей и цариц из пьесы Расина обыкновенными людьми «Не играйте царей!» - повторял он на репетициях Церетели и Эггерту, игравшими Ипполита и Тезея. Однако эти обыкновенные люди были одержимы гибельными страстями и вовлечены в жестокую борьбу. Наиболее полно замысел Таирова воплощала Коонен-Федра. Трагическая сосредоточенность страсти, которую невозможно утолить, составляла основное содержание этого образа.

В планах Таирова по-прежнему на первом месте стоит задача создания современной трагедии. На этом пути режиссер несколько раз возвращался к «Грозе» Островского. Он все меньше увлекается внешней красотой и все больше стремится постичь трагические основы бытия.

В середине 1920-х годов Таиров находит «своего» автора это американский драматург О`Нил, полагавший, что только трагедия способна выразить процессы современной жизни. 11 ноября 1926 года состоялась премьера спектакля «Любовь под вязами», которому суждено было войти в историю мирового театра.

Простой сюжет о`ниловской драмы из жизни американских фермеров XIX века обладал для Таирова многозначностью мифа «Я считаю, что в этой пьесе О’Нил поднялся до больших высот, воскресив в современной литературе лучшие традиции античной трагедии». В спектакле была показана история трагической любви мачехи (А. Коонен) к пасынку (Н. Церетели) и их яростного соперничества из-за фермы. Максимум житейской убедительности, максимум достоверности страстей - и минимум бытовых деталей.

В спектакле «Негр» по пьесе О’Нила (1929) на сцене предстала история любви Эллы и негра Джима. Коонен-Элла, проживающая в спектакле целую жизнь своей героини, от ребячливой девчушки до страдающей безумной женщины, поднималась в исполнении до трагических высот. Примечательна реакция самого О’Нила на спектакли «Негр» и «Любовь под вязами» «Как велики были мои восхищение и благодарность, когда я увидел ваши спектакли... Они полностью передавали именно внутренний смысл моей работы. Театр творческой фантазии был всегда моим идеалом. Камерный театр осуществил эту мечту».

Между тем современность настойчиво требовала от театра создания спектакля, «созвучного революции», и показа современного положительного героя. Таиров переделывал, кроил то роман С. Семенова «Наталья Тарпова» (1929), то сценарий Н. Никитина «Линия огня» (1931), то романтическую трагедию М. Кулиша «Патетическая соната» (1931), то пьесу Л. Первомайского «Неизвестные солдаты» (1932). Но постановка этих весьма несовершенных пьес была во многом вынужденной.

Встреча Камерного театра с Всеволодом Вишневским была примечательна тем, что драматург и творческий коллектив были очень близки в искусстве. И писатель, и театр стремились найти монументальные, эпические, романтические формы сценического творчества. «Оптимистическая трагедия» Вишневского - это взволнованный рассказ о том, как анархический отряд моряков под влиянием женщины-комиссара (А. Коонен) становится сплоченным революционным полком. «Вся эмоциональная, пластическая и ритмическая линия постановки, - говорил Таиров, - должна быть построена на своеобразной кривой, ведущей от отрицания к утверждению, от смерти к жизни, от хаоса к гармонии, от анархии к сознательной дисциплине». Вершиной движения по спирали ввысь становилась гибель Комиссара, озаренная победой ее идеи. «Небо, Земля, Человек» - краткий девиз к спектаклю, придуманный его художником В. Рындиным, точно формулирует замысел Таирова. Спектакль говорил о победе человеческого духа, прославлял человека и верил в него.

В премьере следующего сезона - «Египетских ночах» - Таиров задумал соединить в одном представлении «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу, «Египетские ночи» Пушкина, «Антония и Клеопатру» Шекспира. Рискованный эксперимент опирался главным образом на смелость и актерское честолюбие Коонен, которую давно манил образ великой египтянки. Однако после этого спектакля Камерный театр и в прессе и в дискуссиях стали называть формалистическим так были восприняты философские обобщения Таирова, говорившего о связи судьбы человека с судьбой эпохи.

Вслед за трагедией «Египетские ночи» в театре была поставлена комическая опера А. Бородина «Богатыри» (1936) с новым текстом Демьяна Бедного. Зрелище получилось яркое, пестрое, слегка стилизованное под палехские миниатюры. Вскоре последовали обвинения в искажении исторического прошлого русского народа. Спектакль был снят.

Критика обрушилась на Камерный театр и его руководителя со всех сторон. Утверждалось, что в практике театра была целая «система замаскированных вылазок против нашей партии, советского строя и Октябрьской революции». Работу над оперой Прокофьева «Евгений Онегин» пришлось прекратить. В августе 1937 года волевым решением были слиты воедино таировский Камерный театр и Реалистический театр Охлопкова. Так продолжалось два года. В искусственно объединенной труппе царил хаос.

В 1940 году появился еще один великий спектакль Таирова, где опять мощно зазвучало трагическое дарование Алисы Коонен - «Мадам Бовари» по Флоберу. Режиссер не инсценировал Флобера в традиционном понимании - он вскрывал драматизм этого романа, всматриваясь в самую глубину человеческой души.

Война застала театр на гастролях в Ленинграде. Спешный отъезд в Москву. В начале сентября состоялась премьера спектакля «Батальон идет на Запад» Г. Мдивани.

Камерный театр только в эвакуации на Балхаше и в Барнауле дал более 500 спектаклей. Среди премьер этого периода - «Фронт» А. Корнейчука, «Небо Москвы» Г. Мдивани, «Пока не остановится сердце» К. Паустовского, «Раскинулось море широко» и «У стен Ленинграда» Вс. Вишневского.

В 1944 году в Камерном театре шла «Чайка». Главным принципом постановки стали слова Чехова «Не надо театральности. Просто все надо, совсем просто». Объясняя выбор пьесы, Таиров говорил, что «Чайка» звучит «как сейчас созданная пьеса, показывая, как человек побеждает все и идет в жизнь, ведь Нина Заречная будет большой актрисой. «Чайка» - пьеса большой веры в человека, в его звезду, в его будущее, в его возможности».

Режиссер взял лишь фрагменты чеховского текста. Актеры играли без грима - читали текст по ролям, изредка меняя мизансцены на практически пустых подмостках. Речь «Чайки» звучала, как музыка, сливаясь с мелодиями Чайковского.

Другой спектакль Таирова 1944 года, «Без вины виноватые», с помощью художника В. Рындина возвращал А.Н. Островскому красочность, сладость и грусть старинного театра. «Что-то от одиночества бодлеровского альбатроса было в этой кооненовской Кручининой, в ее отрешенном взгляде, устремленном вдаль, поверх голов окружающих людей, в ее движениях, непроизвольно быстрых и резких, несоразмеренных с теми ритмами и темпами, в которых двигалась толпа остальных персонажей», - напишет в дни премьеры Б. Алперс.

Последние годы Камерного театра были очень драматичны. В стране развернулась так называемая «борьба с низкопоклонством перед Западом». Советская же драматургия 1940-х годов для Таирова возможности особого выбора не представляла. К этому надо добавить трудности, переживаемые внутри самого коллектива плохие сборы, закрытие актерского училища при театре, обветшалое здание, требовавшее ремонта...

Конечно, Таиров боролся. Спорил, отстаивал, ходил по инстанциям, признавался в ошибках. Еще надеялся спасти театр. Ему предстояли бесплодные поиски новых авторов и пьес. И еще его ждал пустоватый зал. И разброд за кулисами. И комиссии, обследующие состояние дел в театре. А 19 мая 1949 года постановлением Комитета по делам искусств Таиров был уволен из Камерного театра.

29 мая в последний раз давали «Адриенну Лекуврер». Алиса Коонен играла вдохновенно, самозабвенно. «Театр, мое сердце не будет больше биться от волнения успеха. О, как я любила театр... Искусство! И ничего от меня не останется, ничего, кроме воспоминаний...» Последние слова Адриенны стали прощанием создателей Камерного театра со зрителями.

После закрытия занавеса - овации, крики благодарности, слезы. Занавес давали несчетное количество раз, а публика все не расходилась. Наконец, по распоряжению Таирова опустили железный занавес. Все было кончено.

Комитет по делам искусств перевел Коонен и Таирова (как очередного режиссера) в Театр имени Вахтангова. Пробыли они там недолго работы им не предлагали и не обещали в будущем. Вскоре Таиров и Коонен получили бумагу, где от имени правительства им выражалась благодарность за многолетний труд и предлагалось перейти на «почетный отдых, на пенсию по возрасту» (Таирову было тогда около 65-ти лет, Коонен - 59). Это был последний удар, который пришлось перенести Александру Яковлевичу.

9 августа 1950 года Камерный театр был переименован в Московский драматический театр имени А.С. Пушкина и тем самым фактически ликвидирован.

В сентябре здоровье Александра Яковлевича заметно ухудшилось. Таиров умер 25 сентября 1950 года в больнице имени Соловьева...

Удивительное дело: Александр Иванович Таиров - человек в общении открытый, легкий, артистичный, с прекрасным чувством юмора и явно выраженной самоиронией, никого ничему не поучающий, влияет на собеседников особенным образом.

И это какой-то редкий дар, причем замеченный не только мною: после встречи с ним обыденная суета вокруг на какой-то, пусть небольшой отрезок времени, словно обретает более яркие краски и даже гармонизируется. Может быть, потому что известный в Новосибирске художник, дизайнер, а в последние три года ведущий чрезвычайно популярных арт-встреч в Городском Центре искусств много лет захвачен одной глубокой мечтой-идеей. И она, не смотря на разнообразие его дел и интересов, тоже в большой степени выстраивает, структурируя его жизнь.

Весь мир в формате монитора
- Александр Иванович, вас называют главным художником и дизайнером НГТУ, а прежде НЭТИ: вы много лет руководите кабинетом художественного конструирования - учебной структурой, существующей в том числе для проектирования и создания современной интерьерной среды в самом вузе. Если учесть, что число выпускников университета за эти годы составило десятки тысяч, то вы можете справедливо считать себя тем, кто прививал им хороший вкус…

Не склонен ни переоценивать, ни недооценивать того, что мы делаем. Но, думаю, эта небольшая ежедневная форма эстетического воздействия каким-то образом влияет на восприятие студентов... К сожалению, если посмотреть шире, красота сегодня для многих людей сосредоточена лишь в картинке, транслируемой телевизором, монитором компьютера или смартфона. Потом, опасаюсь, технический прогресс добавит сюда стереоизображение, квадрозвук, какой-нибудь специальный шлем, и существование человека окончательно перейдет в мир иллюзий.

Я об этом уже говорил на арт-встречах: реальность сейчас настолько же нереальна, как и виртуальный мир. А картинки, которые предъявляются, помимо эрзац-красоты и гламура, это и зверства, массовые убийства - их современный человек смотрит, сидя в уютном кресле с чашкой чая или банкой пива. Отчего происходит аберрация сознания, некая подмена, как в компьютерных играх, когда можно перезагрузиться, и все будет хорошо. С другой стороны возникает ощущение усталости. И наиболее глубокие люди стремятся все это от себя отринуть и вернуться к истокам, чтобы, допустим, ощущать вкус выращенного самими продукта, колодезной воды и так далее.

- Это тенденция?

Думаю, да. Ведь сегодня вся мощь индустрии и технологических открытий в значительной мере направлена на удовлетворение пустейших потребностей населения развитых стран. Ну, к примеру, гигантские ресурсы расходуются лишь для того, чтобы какой-нибудь юный балбес ради собственного удовольствия с огромной скоростью гонял на роскошном авто по городу… К сожалению, население бедных стран тоже заражено вирусом потребительства, и этому, как в «Сказке о рыбаке и рыбке», не видно конца. Никто не желает задумываться, что если человечество хочет существовать дальше, оно должно искать какие-то иные смыслы и правила своего бытования.

- Например?

Для себя я вывел так называемую триаду соответствия: мера, уместность, своевременность. Каждый знает по себе, что все начинало идти в его жизни не так, когда он переступал в чем-то меру или делал что-то неуместное в определенной ситуации, либо делал это не вовремя. Я считал бы себя счастливым, если бы вышел на уровень гармонии этой триады.

У истока мечты
- Если говорить о вашей просветительской деятельности, о тех же арт-встречах, где вы рассказываете о творчестве великих художников, какова в этом контексте их цель?

Это длинный разговор. Но именно он принципиально объясняет то, что я делаю всю жизнь, стремясь, чтобы Новосибирск стал настоящей культурной столицей. Не то, чтобы я мнил себя человеком, способным это сделать, но каждое движение, каждое усилие в этом направлении для меня важно.

- А что, разве он не столица?

Ну, во-первых, в сравнении с другими городами он очень молод. Во-вторых, формировался, так сказать, рывками, под воздействием неких пассионарных моментов: это строительство моста питерскими инженерами-путейцами; второй импульс развития - когда он стал административным центром огромного края; затем - война, эвакуация сюда крупнейших заводов и культурных учреждений; в 50-е - создание Академгородка…

Здесь не было последовательного накопления культурного слоя, были вбросы, которые молекулярно между собой не связались. А когда это накопление наконец стало происходить - Новосибирск превратился в город инженеров, ученых, людей искусства, интеллигентов, которые продолжали формировать и улучшать его облик, грянули 90-е. Что было, по моему мнению, несчастьем. Сюда пришла волна далеких от культуры людей, которые вдруг разбогатели. Всё стали диктовать деньги. В тех городах, где были многовековые традиции, они не могли оказать такого фатального влияния, как на город молодой, неокрепший. В нем огромная энергетика, а события, в результате которых он формировался, не позволяют ему никак устаканиться. Он не осознает себя и до конца не понимает…

(Как выяснилось, Александру Ивановичу есть с чем сравнивать, он отмечает даже некоторую свою «ушибленность» образом города собственного детства. А вырос Саша Таиров в центре Тбилиси, в интеллигентной семье, где хорошая домашняя библиотека и, говоря словами Окуджавы, «к прогулкам в одиночестве пристрастье» заложили в нем созерцательность, мечтательность, и доморощенную, как говорит он, философичность. Что является свойством носителей культуры красивейшего города с полуторатысячной историей. Таким же красавцем с укоренёнными культурными традициями он с тех пор, как в 18 лет переехал сюда, мечтает видеть Новосибирск).

- То есть арт-встречи в ГЦИИ на Свердлова - это часть какого-то вашего собственного культуртрегерского плана?

Что вы, я никогда не представлял себя в этой ипостаси! Все получилось совершенно спонтанно. Несколько лет назад в Новосибирске был создан Городской центр искусств (кстати, я проектировал часть его интерьеров и достаточно нестандартный вход - с козырьком и фонарями), и усилиями директора, всего коллектива здесь, к счастью, образовалась атмосфера, которая отличает его от других выставочных помещений, а также постоянно происходят какие-то неформальные и интересные события. Прообраз арт-встреч зародился два года назад в Ночь музеев, когда по просьбе своих студийцев (я веду здесь студию - обучаю рисунку и живописи) я рассказал им о картине Рембрандта «Ночной дозор», огромная репродукция которой была выставлена в одном из залов совершенно для другого проекта. Слушали с интересом, подтянулись другие посетители. Но я не придал этому значения.

Через некоторое время, в этот же вечер меня попросили рассказать о той же картине мои знакомые. Опять вокруг собралась толпа, мне поаплодировали, и несколько человек призналось, что слушают мой рассказ во второй раз. Это было удивительно, и мы с директором ГЦИИ Натальей Владимировной Сергеевой решили на следующую Ночь музеев вывесить репродукцию картины Боттичелли «Рождение Венеры», и в результате фокус, что называется, повторился.

… И влюбленные дамы
- Теперь в афише встреч уже почти двадцать имен художников, проходят они каждую первую субботу месяца, и места, в общем-то, лучше бронировать заранее.

Сам до сих пор не могу привыкнуть к этому - всегда полный зал. Я вроде ничего особенного не делаю - ну рассказываю и рассказываю, но выясняется, что люди видят в этом не лекцию, а моноспектакль.

- Я была на встрече, посвященной творчеству Климта, могу подтвердить: есть в вашем рассказе какая-то магия, вы с первых вводных фраз неожиданно глубоко сами погружаетесь в эпоху, в обстоятельства жизни художника и невольно затягиваете в этот «омут» слушателей…

Признаюсь, для меня самого проявляется на арт-встречах один удивительный эффект. Некоторые интересные мысли, образы рождаются непосредственно там. Так, абсолютной импровизацией, когда я рассказывал о Петрове-Водкине, стала мысль о том, что изображенный на его знаменитой картине красный конь - это Россия, красивая, мощная, полная безудержной силы, а всадник - её душа, обнаженная, юная, трепетная, зачарованная… Словом, у меня нет задачи непременно познакомить зрителей с биографией мастера, я стремлюсь погрузить их в атмосферу его жизни - мучений, исканий, мгновений счастья. И они активно моему рассказу сопереживают, признаются, что уходят с этих встреч эмоционально оглушенными, отрешенными от повседневности …

- Ох, Александр Иванович, не могу не задать вам каверзный вопрос: может, дело в вашем личном обаянии? И нет ли среди этих, падающих в обморок, влюбленных в вас дам?

Ну, во-первых, среди публики есть и мужчины. Во-вторых, я по поводу таких догадок не заморачиваюсь. Ну высокий рост, фактура: может быть, для женской части аудитории это и имеет значение, вызывает какие-то приязненные чувства, но я не в том возрасте, когда это может опьянить, ошеломить или оглупить… В дальнейшем я вообще хочу приглашать в наш арт-клуб разных интересных людей и выступать в роли модератора. Идея дореволюционных артистических салонов, где собирались одновременно писатели, художники, музыканты для сравнительно молодого, обретающего свои культурные традиции города, мне видится, очень уместной.

БЛИЦ
- На что у вас не хватает времени, чем бы еще занялись, если бы в сутках было больше часов?
- На чтение философской литературы и хорошей беллетристики. Было бы время, непременно учился новым ремеслам и навыкам.

- При всем цейтноте - ваше увлечение?
- Хожу регулярно в спортзал, выполняю определенный комплекс упражнений дома. Это часть жизненной философии - вся жизнь это работа. А тело - дом, в котором живет душа. Если домом не заниматься, в конце концов под его завалами душа может быть сильно ущемлена.

- Самое яркое впечатление последнего времени?
- Как созерцатель, я давно не ощущаю ярких впечатлений и наслаждаюсь вещами, на первый взгляд, не яркими - шелестом листвы, оттенками неба, переплетением ветвей… Потому что в искусстве самые сильные впечатления возникают не от контрастов, а от нюансов.

CПРАВКА
Александр Таиров, художник-график, дизайнер, плакатист, член Союза художников СССР, с 1985 года - России. Произведения находятся в Новосибирском государственном художественном музее.

ШТРИХ К ПОРТРЕТУ
Много лет Александр Таиров был главным художником городских праздников и придумал его главный символ - не какого-нибудь экзотического зверя, а Городовичка, независимого интеллектуального парнишку, который вполне пришелся по душе горожанам. Дело шло к тому, чтобы сделать Таирова главным художником города, но на встрече с главным архитектором он далеко не восторженно отозвался об облике мегаполиса, чем весьма возмутил коллегу, и назначение не состоялось.

Художник-график, дизайнер, член союза художников России Александр Таиров рассказал читателям VOLNA magazine о современном искусстве, культурной среде Новосибирска и попытках изменить её в лучшую сторону.

С Александром я познакомилась на мероприятии «Ночь музеев», проводящемся в Городском центре изобразительных искусств. В большом зале, где были выставлены репродукции картин Фриды Кало, красивый мужской голос рассуждал об одной из них.

- Александр, расскажите, как возникла идея проводить арт-встречи?

Формат арт-встреч, проходящих в Центре искусств, возник абсолютно неожиданно. Проходила «Ночь музеев», где была выставлена одна из картин Рембрандта. О ней рассказывал другой лектор, но мне виделось всё иначе. А надо сказать, что у меня уже давно имелось желание делиться своими художественными знаниями с людьми. Проблема заключалась в том, что люди заходили в зал, слушали буквально две минуты и уходили. В тот момент я понял, что многие просто не понимают смысла картины. Люди видят лишь то, что изображено, не думая и не чувствуя шире. Позже мои ученики из студии изобразительного искусства попросили рассказать об этой картине - о её композиции и смысле. Уже в процессе я заметил, что за моей спиной стояли люди, внимательно слушающие меня. Главным фактором создания арт-встреч стали именно положительные отзывы наших гостей, желающих знать больше о художниках и их произведениях.

На следующий год в «Ночь музеев» проходила лекция о Ботичелли, мы посвятили весь зал его картинам. Было проведено три сеанса, причём достаточно успешно. И два года назад этот проект начал существовать в формате встреч, проходящих каждую первую субботу месяца.

Это достаточно необычное явление для Новосибирска, поэтому оно интересно людям.

Мы охватили уже семнадцать художников. На данный момент у нас сложилась устойчивая аудитория - наши встречи посещают более ста человек, масштабнее, наверное, не выйдет, вместимость зала не позволяет.

- То есть новосибирцы интересуются живописью и готовы просвещаться?

Да, и не только новосибирцы. Если бы у нас была возможность ездить в другие города, например, в Томск, то людям это было бы интересно. Люди тянутся к искусству. Посетители галерей чаще всего не понимают смысл картин: не только ведь история их создания играет роль, но и биография автора, композиционное содержание и колористическое решение. А если всё это доносится до аудитории на фоне выставки произведений художника... Внутреннее наполнение, таинственный и скрытый смысл картин становятся видимыми для людей.

- Затронем интересную и больную для нашего города тему. После одной из арт-встреч Вы сказали, что в Новосибирске нет единого культурного пространства. Это действительно так?

Я считаю, что так и есть. Все направления искусства, будь то музыкальное, изобразительное или драматическое, живут разрозненно относительно друг друга. Искусство должно быть взаимопроникающим. Многое изменилось, и сейчас уже не те времена, когда русские меценаты устраивали встречи поэтов, музыкантов, художников и писателей. Конечно, этого в нашем городе нет. И неудивительно, ведь Новосибирск не имеет какой-либо серьёзной культурной основы - история города насчитывает чуть больше ста лет, это очень мало для образования качественной культурной среды.

Конечно, Новосибирск быстро растёт, число жителей города близится к двум миллионам, но большинство из них оторваны от культурной жизни города.

Виной тому то, что город разбросан на огромных площадях, а культурное ядро находится на правом берегу, причем в самом центре - от площади Свердлова до площади Ленина. У многих людей просто нет возможности прикоснуться к прекрасному. Тем более что практически все мероприятия проходят в вечернее время.

- Арт-встречи, которые проводятся в Центре искусств, отчасти решают эту проблему?

Встречи - лишь капля в море. В городе полтора миллиона человек, мимо нашего баннера, висящего в метро на станции площадь Ленина, проходят тысячи людей, но на арт-встречах присутствует максимум сто пятьдесят человек. Процентное соотношение очевидно. В этом и ответ на вопрос, решаем мы проблему или нет. Кому-то элементарно неинтересно развиваться в этом направлении, кто-то, возможно, даже не знает, что такой формат существует в городе. Сейчас ведь и по телевидению ничего стоящего не показывают - ни спектаклей, ни пьес, ни концертов симфонических оркестров. В этом смысле Новосибирск будет ещё очень долго идти по пути приобщения к культуре.

- Но дело ведь и в людях тоже? В их заинтересованности?

В первую очередь в людях. Сейчас на первый план выходят совершенно другие вещи, система ценностей деформирована. Изменения в головах людей всегда влияют на культурную ситуацию в городе или стране. Дети в наше время не мечтают стать лётчиками, например, это касается и таких профессий, как художник или писатель. Наверное, потому, что многие понимают, что в этой сфере вряд ли можно зарабатывать так, чтобы жить, не нуждаясь абсолютно ни в чём. Деньги - движущий механизм этого века. Большинство людей не видят счастья в созидании и погружении в культуру, забывая, что человек, не испытывая переживаний, не понимая глубоких вещей, живёт неполноценно.

- Раз зашёл разговор о деньгах, то у меня к Вам следующий вопрос: возможно ли, будучи художником, занимаясь искусством, чувствовать себя комфортно в современном мире?

Давайте обратимся к тому, что сказано уже давно: всё прекрасное внутри нас. Для художника, который может называться им по праву, истина такова. Причина в том, что подлинные смыслы зрелого человека - внутри него самого. Набравшись жизненного опыта, поняв, в чём ценность, человек получает удовольствие от того, что создаёт. Талантов в мире очень мало. Человек, который может аккумулировать в себе всё сущностное и ценностное, редок.

- Александр, если вспомнить начало прошлого века, то на ум сразу приходят имена знаменитых художников и писателей: Дали, Пикассо, Хемингуэй. Вспомнят ли через сто лет кого-нибудь из нашего времени?

Безусловно. Люблю повторять знаменитую фразу Есенина: «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии». По прошествии времени талантливые люди выкристаллизуются, и общество научится воспринимать их искусство, поймёт, что их предки оставили богатейшее культурное наследие.

- В Новосибирске нет условий, чтобы заниматься искусством полноценно?

Об этом и речь. Чтобы создать условия, для начала нужна, например, оранжерея. Но в это никто не будет вкладывать средства. Возможно, кто-то покупает работы двух-трёх конъюнктурных новосибирских художников, но это, скорее, исключение из правил. Общего интереса и стремления, к сожалению, абсолютно не наблюдается. Подъём культуры возникает на волне спроса на произведения искусства. Это взаимозависимый процесс. Новосибирск - это место, где ещё долго ничего не «вырастет». А люди, пытающиеся что-то изменить, тут же уезжают туда, где комфортнее и проще. Трагедия нашего города ещё и в том, что достойные люди или чувствующие в себе потенциал понимают, что здесь они его в полной мере реализовать не могут. Сюда приезжают люди из маленьких городов, чаще всего малообразованные. Город превращается в перевалочный пункт. Ничего не может возникнуть просто так, и для искусства нужна плодородная качественная почва.

Мне нравится статья! 5

Арт-встречи с Александром Таировым. Художник о художниках!

Александ Таиров — человек, способный удивить, вдохновить, взбудоражить наши сердца к открытию новых эмоций и знаний, погрузить нас с головой в жизнь художника Густава Климта.

Александр Таиров - известный художник, искусствовед, Член Союза Художников с 1985 г., ведущий арт-встреч в Москве, Новосибирске, Красноярске, Петербурге!

Дорогие друзья, главное не пройти мимо таких рассказчиков, как Александр Таиров. Его слова, как пуля, летящая метко в цель, пронзит Ваше сердце, меняя за долю секунд Ваше мировоззрение и закладывая в него что-то новое, неведомое изначально.

Личность художника, о котором говорит Александр, раскрывается послойно и напоминает холст, на который шаг за шагом наносятся краски из одной палитры и вот уже к концу вечера Вам отчетливо виден почерк художника.

Арт-встречи проходят в формате выставки репродукций и это уникально, потому что многие не видели, а может и никогда и не увидят все картины Климта в одном месте — они разбросаны по музеям всего мира или находятся в частных коллекциях.

"Чувственный модерн Густава Климта"

Густав Климт — выдающийся австрийский художник XX века. Основоположник стиля модерн.

Орнаментальная живопись Густава Климта самым причудливым способом вплетает в себя реалистичные образы героев его полотен.

Живописные пейзажи Густава Климта – это праздник необычно стилизованной природы, написанной ярко, мозаично, графично.

Художник в своем творчестве часто обращался к теме аллегории, писал лирические изображения женщин и цветов, воспевая чувственную красоту и стремясь запечатлеть ускользающие мгновения гармонии. Создавая на заказ женские портреты Густав Климт «спасал» красоту и молодость своих моделей, делая их образы бессмертными.

Незнакомые люди с трудом верили, что Густав Климт – художник. Внешнее сходство с простым крестьянином, мощная фигура, высокий рост и сильные руки никак не вязались с образом утонченного ценителя прекрасного, творчество которого изобилует нежными чувствами и золотыми оттенками.

На наших глазах происходит моноспектакль харизматичного, артистичного и эмоционального Александра Таирова (художник, Член Союза художников с 1985 года. Главный художник Новосибирского Государственного Технического Университета. Участник областных, республиканских и международных выставок).

Слушатели погружаются в рассказ о художнике, они проникаются им, и картины открываются в полном смысле.

Хотите узнать что скрывалось за скандальной и страстной личностью Густава Климта?

Как создавались чувственные женские портреты?

Хотите проникнуться особенным эмоционально-ослепительным стилем основоположника модерна?

На арт-встрече с Александром Таировым наряду с общеизвестными фактами вы услышите о Густаве Климте то, о чем порой не догадываются искусствоведы и биографы, но о чем завуалированно говорят его полотна, скрывая в себе потаенные уголки души создавшего их человека…

Ждем Вас!!!

Порядок регистрации и оплата:

1. Необходимо зарегистрироваться на событие через систему Time Pad

2. Участие по предоплате на карту Тинькофф 5536 9137 9980 6183 - 980 руб. за 1 человека. ВАЖНО! В назначении платежа ничего указывать НЕ НУЖНО!!!

3. Стоимость участия с оплатой наличными в день мероприятия - 1200 руб., при наличии мест!

Организатор в ВК